— Вот оно что! — с видом человека, нашедшего наконец ответ на долго мучивший его вопрос, воскликнул Иван Васильевич. — А я-то думаю, за что Господь наказывает меня?! Теперь все ясно — не миновать нам всем гнева Господня!
Великий князь немедленно велел провести следствие по этому делу, и вот тут-то началась та бесконечная свара, которой теперь он уже был сам не рад. Начали рыться в книгах, и нигде не нашли указаний на то, как следует ходить с крестами. Собрали все белое духовенство. Разгорелся ожесточенный спор. Недовольные митрополитом немедленно использовали этот случай как повод для злых нападок на главу церкви. Митрополит пришел в ярость. Великий князь, не желая отступаться от своего слова, велел призвать для разрешения спора мудрейших и уважаемых мужей церкви: молодого, но многоумного чудовского архимандрита Геннадия и убеленного сединой, но красноречивого и энергичного владыку ростовского, архиепископа Вассиана. Те поспешили на зов, но с их появлением спор достиг высшего накала и перешел всякие допустимые границы. Молодой архимандрит, известный железной непреклонностью в догматах греческого закона и, между прочим, человек, считающий себя достойным более высокого положения, немедля встав на сторону великого князя, ополчился против митрополита Геронтия, прямо назвав его действия еретическими и богопротивными. Старик Вассиан, суетясь и вскакивая с места, позволил себе резкие и язвительные выпады не только против архимандрита, но даже против самого великого князя. Геронтий, доведенный в конце концов до исступления, вышел из себя, рассвирепел и с такой силой ударил митрополичьим посохом о дубовый пол, что пробил в нем дыру, через которую потом в гридню великою князя стали лазить мыши.
Одним словом, дело едва не дошло до рукоприкладства, и великий князь должен был прервать диспут до следующего дня, угрюмо призвав спорщиков к ответственности в словах и действиях. Но уже по одному взгляду, каким обменялись при выходе митрополит с Геннадием и Геннадий с Вассианом, великий князь понял, что отныне между ними начнется смертельная вражда, а это не сулило ничего хорошего.
Великий князь шагал по своему кабинету, проклиная ту минуту, когда, поддавшись гневу, он затеял это дело, и тревожно думал о том, как мирно закончить неприятную историю.
Дело в том, что за те два месяца, пока тянулся спор, в Москве было выстроено несколько новых церквей, которые нуждались в освящении, но теперь никто не решался освятить их, поскольку вопрос о том, в какую же сторону следует ходить с крестами, остался нерешенным и запутался настолько, что и вовсе уже неизвестно было, что делать...
Одним словом, скверно было на душе у великого князя, когда в палату бесшумно проскользнул Патрикеев и доложил о том, что Василий Медведев прибыл с донесением.
— Какой Медведев? — раздраженно спросил Иван Васильевич. — Новгородский посадник, что ли?!
— Нет, государь, — задушевно прогудел Патрикеев. — Василий Медведев — тот, которого ты изволил пожаловать землями на Угре и велел отвезти письмо князю Вельскому!
Иван Васильевич, вce еще не в состоянии оторваться от вопроса о хождении с крестами, тупо смотрел на Патрикеева, потом почесал согнутым пальцем горбинку на носу и воскликнул:
— А! Вспомнил! Такой самоуверенный парень! Неужто все исполнил и остался жив?! Это интересно! А ну-ка давай его сюда! Между нами говоря, мне изрядно надоели эти церковные распри, и я с удовольствием поговорю с человеком, который, кажется, не только языком умеет дело делать!
Патрикеев, улыбнувшись в бороду, вышел и ввел в гридню Медведева.
Василий низко поклонился великому князю, принявшему обычный строгий вид, и, протянув грамоту, почтительно, но с едва уловимым лукавством доложил:
— Государь, я спешил с докладом о том, что твое поручение, данное мне весной, выполнено. Вот ответ князя Федора Вельского.
Великий князь, не сводя глаз с Медведева, взял грамоту и сломал печать. Убедившись, что ему не удастся заставить юношу опустить глаза, он отошел и, усевшись в кресло, не торопясь принялся за чтение.
Василий и Патрикеев не сводили глаз с его лица, стараясь угадать впечатление, произведенное письмом. Иван Васильевич прочел грамоту, поднял глаза и некоторое время с любопытством разглядывал Медведева.
— Как ты поступил с моим посланием? — спросил он наконец.
— Как ты приказал, государь. Сжег его сразу после того, как князь Вельский прочел его.
— И что сделал Вельский?
— Он заключил меня под стражу, государь.
— Как же ты убедил его написать мне?
— О, государь, это произошло немного позже. Действуя от твоего имени, я оказал князю Вельскому услугу, и, возможно, это повлияло на его решение.
— Что это была за услуга?
— Я спас князю и его братьям жизнь, государь.
Великий князь качнул головой, как будто хотел сказать: «Ишь ты!», но передумал и вместо этого произнес:
— Ну, что же, Василий Медведев, ты выполнил мое поручение и заслуживаешь награды. Пусть первым знаком моей милости будет доверие.
Василий снова низко поклонился.
— В этой грамоте, — продолжал Иван Васильевич излюбленным торжественным тоном, — князь Федор Вельский просит меня принять его на московскую службу со всеми людьми и землями. Больше того, он сообщает о своем намерении серьезно переговорить об этом и со своими братьями Михайло Олельковичем и Иваном Ольшанским. Князь Федор Вельский полагает, что они вскоре присоединятся к нему, чтобы послужить истинно православному государю и родной земле. В случае их согласия, в котором он почти не сомневается, князь торжественно обещает, что вся восточная часть Литовского княжества на триста верст от нынешнего рубежа по самую реку Березину отпадет на нашу сторону.
Патрикеев не мог удержаться от удивленно-радостного возгласа.
И тут Василий впервые почувствовал глубокое уважение к великому князю не только потому, что это — государь, но потому, что постиг дальновидность замыслов этого человека. Нет, что ни говори, великий князь молодец! Теперь я начинаю кое-что понимать. Отец Леонтий сообщил через Иосифа о недовольстве своим положением князя Федора и о его влиянии на братьев. Иосиф сообщил об этом митрополиту, митрополит — великому князю, великий князь посылает меня, и вот без кровопролития, без войны Московское княжество увеличится вдвое против нынешнего, а в прошлом году увеличилось вдвое против прежнего присоединением Новгорода... Леший меня раздери! Оказывается, я принимал участие в великом деле исторической важности!
Великий князь, как будто угадывая мысли Василия, продолжал: