Читать интересную книгу Путешествия без карты - Грэм Грин

Книга потихоньку движется. Начало: доктор и все эти безнадежные случаи; мрачный, раздражительный человек, уставший от добродушного подшучивания священников, не способный делать то, что ему хочется; заядлый курильщик дешевых сигар. Это начало. Вопрос, что дальше: завернуть ли действие на борт корабля и отправить X. по реке или прямо начать с его приезда? Склоняюсь к первому 1.

А может быть, доктор женат? На иностранке той же национальности, что и X. Лишь только прошлое X. становится известно, доктора начинает снедать ревность. Это он, а вовсе не священник выпытывает у X. его прошлое и толкует его совершенно неверно. И если миссии надо выбирать между X. и доктором, разумеется, миссия выберет доктора. Он ведь человек добродетельный. Правда, испорченный невезением, но и только. Итак, человек, искавший новых форм любви, нашел новую форму ненависти 2.

1 В действительности же я отказался от начала с «доктором», который по ходу дела растерял свою раздражительность так же, как и свои сигары.

2 Еще один оставленный замысел.

С виду кажется, что волосы у африканцев такие короткие, что не требуют никакого ухода, на самом же деле они нуждаются в постоянном внимании. Парикмахер на понтоне всегда в трудах: с расческой и безопасной бритвой в руках он скоблит и скоблит клиента, в то время как тот держит перед собой зеркало и следит за работой.

На протяжении всего пути за нами следуют бабочки.

[…]

Ищем в лесу признаки жизни помимо бабочек, как когда‑то, еще детьми, искали спрятанное в картине–загадке человеческое лицо.

К ленчу — в Ингенде. Пошли с отцом Анри прогуляться и отправить письма. На побережье надпись на французском, фламандском и местном языках: «Зона сонной болезни. Берегитесь мухи цеце».

Над епископской кроватью, на которой я сплю, фотография церкви или собора под снежным покровом.

В конце «Ценой потери» 1 появится ревнивый муж (без всяких оснований для ревности), он увезет X., так и не дав ему оправдаться. Но жена доктора последует за X. в Кок, Лео, Браззавиль, возможно с сентиментальным желанием «искупить» вину. В этой истории она разобралась не лучше своего мужа. Она предлагает себя X., а ему, разумеется, вовсе не нужно того, что она предлагает, — наихудшее из оскорблений для ее мужа. Доктор убивает X., а жена становится героиней преступления из страсти в классическом африканском духе. Но вот чего никак нельзя зачитать на суде — это разрушило бы всю картину, — так это последнее письмо X. к одному из священников лепрозория или к матери, которую никогда не могли сломить никакие потери. Не отошел ли я слишком далеко от первоначального замысла? Не начинаю ли я выдумывать, не поддаюсь ли извечному искушению рассказать занимательную историю? И все же я чувствую, что X. должен умереть, чтобы тайна его характера так и осталась неразгаданной. Конечно, он может и попросту «удалиться», как Чаплин в своих ранних фильмах 2.

1 Пожалуй, необходимое название все‑таки найдено.

2 По мере того как роман понемногу проникал в мое сознание, доктор отказался играть роль ревнивца. Вскоре он потерял свою жену, так же как и свои сигары, которые вернулись к законному владельцу, отцу–настоятелю. В конце концов ревнивым супругом стал один из колонистов.

Во Фландрию прибыли часам к трем. Двое священников поднялись за мной на борт, а потом повезли меня к Л., управляющему «Юнайтед Эфрика фэктори». В прошлом офицер индийской армии, он все еще молод. Умная и очень хорошенькая жена. Двое детей в Коке, а двое младших встретили нас — к сожалению, мы попали к ним в субботнюю сиесту. Накануне праздновали день рождения мальчика, и поэтому он сразу же принялся рассказывать о подарках: молоток, пила, гвозди, и с гордостью показал, что он уже смастерил: кукольную кроватку, табуретку и птичий домик. Его сестренка встала на голову, и ее стошнило. Выпили много пива. Совершенно неожиданно объявился коммивояжер пивоваренной компании. Договорившись о встрече с судном, мы поехали осматривать поместье. Фабрика: ничто не пропадает даром — все, из чего не выжимается масло, используется как топливо, и никакого другого топлива больше не требуется. Запах прогорклого маргарина 1. Огромные участки лесной вырубки напоминают мне Западный фронт. Пришлось построить платформы восьми футов высотой, чтобы громадные сучья не мешали срезать деревья. Повар, заболевший проказой; из‑за детей его пришлось уволить, он плакал.

Пароходик спешит нам навстречу: до чего красиво он входит по излучине реки в окрашенный закатом плес.

Очень душная ночь в салоне на верхней палубе — мы должны были держать двери закрытыми, чтобы можно было в темноте управлять судном; я рано лег спать и видел дурные сны.

Долгое пение в ночи: африканцы поют о происшедших событиях и об участниках путешествия. Можно начать роман с песни туземцев: «Вот человек: он не священник и не доктор. Он прибыл из далеких краев и едет неведомо куда. Он много пьет, он курит, но никого не угостил сигаретой» 2.

16 февраля. Имбонга.

После завтрака отправился в лепрозорий; проводник провел меня два километра по лесу до развилки и показал, по какой тропе идти. Едва он скрылся из виду, как передо мной через дорогу проскакала большая рыжая обезьяна с длинным хвостом. Прогулка в лепрозорий длилась час пять минут и была оживленной. Три деревни. Осмотрел их все — вместе с черным infirmier 3 и двумя его помощниками. Врача нет. Монахиня ежедневно приезжает на велосипеде — через лес — из Имбонги. Главная деревня прекрасно расположена: транспорт мог бы двигаться в три ряда — если б был транспорт, — а в центре обширная площадь, обсаженная пальмами. Прокаженные метут пыль на пустынной улице. Даже в наши дни тут встречаются ужасающие зрелища. Захожу в хижину, разделенную на две половины, во внутренней части совершенно темно: можно различить лишь котел да услышать человеческие шорохи. И тут, будто собака, на руках — если это можно назвать руками — и коленях выползает старуха; она не может даже поднять головы, только ползает на звук человеческого голоса. Единственное, что я знаю на местном наречии, — «Оуане», «Добрый день», — в данном случае нелепо. При входе в деревню веселый старик помахал мне своими обрубками и задрал искалеченные ноги. Мне всучили дюжину яиц — за которые я заплатил — и дали в провожатые весельчака–прокаженного, он и понес эти яйца; у него сильно поражен лоб, и один глаз едва открывается. Он не женат. Уже шесть лет в лепрозории.

1 Ничего общего между моим умным симпатичным хозяином и молчаливым Рикером, но на фабрике у Рикера тоже «сквозь оконную сетку доносился запах прогорклого маргарина».

2 Еще одно отвергнутое начало. Начало книги таит для романиста больше опасностей, чем конец. Прожив с романом гол–другой, автор как бы действует бессознательно — так что конец уже задан. Но если начать книгу неверно, ее можно и не кончить. Я помню, как бросил по крайней мере три романа, и по меньшей мере один из них из‑за неправильного начала. Так человек раздумывает прежде, чем нырнуть в воду — в эту минуту решается его участь: выплывет он или утонет.

3 Санитаром (фр.).

Послеполуденный отдых пришлось прервать. За мной приехал автомобиль, так некстати: сиеста есть сиеста, и потом я уже осмотрел все, что хотелось (мой фотоаппарат заело, и мне пришлось отправиться без него). Удивительно, как машине удалось преодолеть последний отрезок пути — узкие тропки, узкие мостики, и тем не менее удалось 1.

1 Я вспоминал леса вокруг Имбонги, когда описывал как Керри искал Део–Гратиаса; возможно, сюда примешивались воспоминания о глухих джунглях Либерии.

Позднее, когда мы уже успели осмотреть миссию, разразился ливень, и из его недр вдруг появились местный полицейский и молодой доктор (с романом «Третий человек»), которые прибыли на том, что здесь называют canot — в отличие от пироги, — а мы называем моторной лодкой. Так, похоже, люди и появляются в Африке: из ниоткуда — на одну ночь, виски и «421». Спать вернулся на судно, но спал плохо. Наверняка в матраце завелись мыши.

Отец Анри, рассуждая об африканском «материализме», привел забавную историю. Учитель показал ученикам глобус и рассказал о Земле и разных странах. А затем попросил задавать вопросы, но только толковые. И тут же один из мальчиков поднял руку. «А сколько стоит этот глобус?» — «Я же просил задавать толковые вопросы». Поднимает руку другой мальчик. «А что у этого глобуса внутри?»

У отца Анри своеобразная страсть потихоньку мучить кошку и собаку миссии.

17 февраля. На реке.

Снова в путь, и рад, что вернулся на судно. Вся река — здесь она гораздо уже — клубится паром в футе от поверхности. Вдоль одного берега, похожие на птиц, тянутся белые кувшинки. Несколько крокодильчиков возлежат меж упавших ветвей и, когда судно проходит мимо, ныряют.