— Это не может быть хуже того, что я уже вообразил, — прорычал он, и я провёл рукой по лицу, качая головой.
— Воображать это и жить этим — не одно и то же. Я умоляю тебя оставить это. Доверься мне, чтобы я помог ей пройти через это, знай, что теперь все кончено, и просто попытайся…
— Покажи мне, — приказал он, хватая меня за руку и наделяя свой голос принуждением, хотя прекрасно знал, что я могу подавить импульс к подчинению, если захочу. Но я чертовски устал и знаю, что он не отстанет, поэтому я показал ему то, что он хотел увидеть, хотя и осознаю, что это ударит его как нож в сраное сердце.
Я направил на него свои дары, и он сбросил свои ментальные барьеры, позволив мне показать ему воспоминания, которые я прожил в голове Тори. Дариус крепче сжал мою руку, и ярость и горе, которые я ощутил от него, обрушились на меня как приливная волна, когда он увидел, что делал с ней его отец.
— Как часто он это делал? — рычал он, его хватка была непоколебима, так что он раздавливал кости в моих пальцах, хотя я абсолютно уверен, что он даже не осознает, что делает это.
— В последнее время не так часто. Почти все это было в течение первых шести недель, — пробормотал я. — Он прекратил, когда она стала проявлять страх в ответ на каждое упоминание о тебе.
Дариус держал меня в руках несколько долгих минут, его магия не отпускала меня, когда он заставлял меня показать ему как можно больше из того, что пережила Тори, прежде чем он уронил мою руку и отвернулся от меня с клубящимся дымом между губ.
— Подожди, — позвал я его, пытаясь передать ему свои дары, дабы облегчить боль, которую он испытывает, несмотря на то, что усталость от их использования в течение всего дня почти поглотила меня целиком.
Дариус не ответил, сорвал с себя рубашку и выпрыгнул в окно, не дав мне сказать ни слова.
Мгновение спустя весь дом на дереве огласил грозный рев терпящего бедствие Дракона, взлетевшего в небо, и я почувствовал, как что-то разбилось глубоко внутри меня, когда мое собственное горе по поводу всего этого грозило разорвать меня на части.
Я сглотнул, вглядываясь в пустое пространство вокруг себя, прежде чем повернулся и направился к двери.
Как бы мне ни хотелось остаться рядом с Тори сегодня вечером и помочь ей, я знаю, что когда я усну, то буду транслировать все те ужасы, которые я только что пережил на всех, кто будет находиться рядом. Не то чтобы я уверен, что вообще смогу заснуть после пережитого. Таково было проклятие моего рода. Мы перенимаем эмоции у других, но это нечто большее, чем просто обмен магией. Мы остаемся с чувствами тех, кого мы осушили. Их боль и воспоминания становятся нашими собственными, если мы забираем слишком много, и мы можем остаться с болью сотни Фейри в сердце, если не будем осторожны и не станем питаться счастьем чаще, чем печалью. Но если ты забираешь слишком много счастья у другого Фейри, то оставляешь его страдать вместо себя, что ничуть не лучше, если ты не законченный мудак. А я в большинстве случаев стараюсь таким не быть.
Я вздохнул, идя по тропинке через Лес Стенаний, направляясь к озеру и Дому Аква, пытаясь уловить хоть краткие вспышки счастья, которые я ощущал в каждом встречном Фейри, просто чтобы отвлечься от того, что поглощает меня.
Но это было безуспешно. Каждый раз, когда я закрывал глаза, я вновь переживал кошмары Тори, тонул в чувстве неудачи Дариуса и испытывал такую боль, что начинал задыхаться.
Я даже не заметил, как вернулся в общежитие, пока не повернул ключ в замке и не толкнул дверь.
Я даже не стал включать свет, просто захлопнул за собой дверь, снимая туфли и стягивая через голову рубашку. Она все еще была влажной от слез Тори, но мне не хотелось высушивать их с помощью магии. Они были слишком тяжелыми, чтобы вот так просто взять и избавиться от них.
Я заметил, что дверь за мной не закрылась, и, оглянувшись через плечо, увидел, как Джеральдина нерешительно открывает ее.
— Мне жаль, Джерри, — пробормотала я. — Я не думаю, что смогу вынести все это снова сегодня вечером. Может быть, просто дашь мне вечер, чтобы…
— Я пришла не спрашивать о моей леди, ты, неуклюжая белуга, — сказала она мягким голосом, толкнув за собой дверь, когда шагнула внутрь. — Я пришла узнать насчет тебя.
Я замер, в горле образовался ком, когда до меня дошел смысл сказанного.
— Я думал, что я тебе безразличен? — спросил я немного горько, наш продолжающийся спор о ее помолвке с этим чертовым заносчивым кретином до сих пор терзает меня.
Джеральдина вздохнула, сняла туфли и сбросила пиджак, направляясь ко мне, в ее глазах блестели слезы.
— Не делай этого сегодня, мальчик Макси, — вздохнула она. — Просто позволь мне обнять тебя, и мы сможем притвориться, что остального мира не существует.
Я сглотнул и кивнул, когда она обвила руками мою талию и мягко подтолкнула меня назад, пока я не опустился на кровать.
Ее рот нашел мой, когда она опустилась на мои колени, и я тихо застонал, падая обратно под нее. Наш поцелуй был медленным, глубоким и наполненным болью, которую уже ничто не могло унять, но, так или иначе, это все равно помогало.
Я притянул ее ближе, тепло ее тела, прижатого к моему, казалось, успокаивает что-то глубоко в моей душе, и каким-то образом мы оказались вместе, свернувшись калачиком на подушках, а ее мягкие руки продолжали успокаивать и ласкать меня.
Я снова поцеловал ее, поглощая ее медленно, пока мое сердце колотилось в этом мучительном ритме, который вынуждает меня страдать совсем по-другому, чем на протяжении всего дня.
— Я ненавижу ссориться с тобой, Джерри, — вздохнул я, запустив руки в ее волосы, позволяя части моей душевной боли ускользнуть и боготворя ее с каждым движением своего рта навстречу ее.
Все казалось лучше, когда я рядом с ней. Она способна отогнать самых страшных