Журчалки появляются в природе из года в год не равномерно, а «вспышками». Такую вспышку мне удалось наблюдать в 1973 году в Воронежской области. Особенно много полосатых мух было в микрозаповеднике для полезных насекомых, отгороженном от пасущегося скота участке дикого луга и старого противотанкового рва. Там я насчитал до 50 журчалок на одном лишь соцветии диких зонтичных! И не только в поле: даже во дворах все цветы были облеплены сферофориями и сирфами. С того памятного «журчалочьего» года остался вот этот рисунок. Не правда ли, «веселая» компания?
Иногда, сидя за столом над бумагами в лабораторном домике Омского или Новосибирского микрозаповедника, я слышу тоненькое жужжание. Это в открытую дверь опять залетела стройненькая полосатая сферофория — одна из величайшего множества своих сестер, населяющих наши заказники. Она неторопливо облетает все помещение, замирает на месте, поворачивается, опять движется вперед, вбок, а то и назад, не переставая тонко-тонко звенеть прозрачными крыльями. Обследует пространство над столом, у окна, облетает потолки, снова повисает около моего лица. Наклоняюсь к мушке — мгновенный бросок в сторону, и снова зависла любознательная летунья над столом — крохотный полосатый вертолетик, удивительно совершенный. Остановившись у открытых дверей в воздухе, сферофория повернулась, поглядела на меня круглыми большими глазами (что, мол, ты понимаешь в нашей насекомьей жизни!), сделала «налево кругом» и по прямой унеслась за дверь, к цветам и солнцу...
Удастся ли их сохранить
Все чаще размышляю я вот о чем. Пройдут десятилетия, столетия, тысячелетия, и наша человеческая цивилизация достигнет такого прогресса, который трудно предсказать даже самым смелым фантастам. Но останется ли место на Земле — нашей очень небольшой планете — для миллиона видов насекомых, для девственных лесов, для болот и степей, лишь на фоне которых может творить самый мудрый и самый талантливый селекционер — Природа? Может быть, многим «второстепенным» существам суждено будет ютиться и развиваться (или вырождаться) в садках и лабораторных посудинах или же, увы, бережно храниться в музейных фондах наколотыми на булавки со скорбной этикеткой: «Вымер в такие-то годы»?
Ну, а вообще — велика ли беда в том, что вымрет тысяча-другая видов каких-то ненужных козявок и мотыльков, не дающих прямой пользы людям? Быть может, частичное истребление жизни на одной из планет — внутреннее дело ее хозяев — людей и не ахти какое уж преступление в масштабах Вселенной?
Но можем ли мы предвидеть, не окажется ли существо, сегодня «бесполезное», ценнейшим материалом для биоников, дизайнеров, медиков, агрономов будущего? Ведь изучать устройство замечательных насекомых и паучьих инструментов, а тем более поведение и инстинкты насекомых можно лишь на живых объектах. Так что сохранить их для биологов, инженеров и аграрников грядущих эпох — необходимо.
Речь идет не только о прямой сегодняшней или завтрашней пользе. С исчезновением хотя бы одного вида земного животного или растения, самого, казалось бы, невзрачного, навсегда обрывается эстафета уникального состояния живой материи, состояния невоспроизводимого и единственного. Ни одна сверхцивилизация никогда не сумеет воссоздать существо, по своей биологической сути близкое к организму, а главное, инстинктам одного из миллиона насекомых Земли. Когда я гляжу через специальное смотровое устройство в недра гнезда, где шмелиная или муравьиная мать создает новую семью, и пытаюсь постичь хотя бы частицу того, что вложила природа в это почти разумное таинственное насекомое, — честное слово, мне кажутся несовершенными и неказистыми лучшие модели мыслящих суперроботов из некоторых фантастических рассказов, а миры, населенные ими вперемежку с нашими потомками, убогими...
И еще: где гарантия того, что во Вселенной есть планеты, столь же богатые жизнью, как наша? Или хотя бы чуть-чуть населенные самыми простыми существами? Ведь по мнению многих бывших сверхоптимистов на Венере должна быть сейчас эра если не динозавров, то, во всяком случае, «первичного бульона», а на Марсе с его зеленоватыми «каналами» жизнь вообще должна «бить ключом»... Космические аппараты показали: ни на Луне, ни на Венере, ни на Марсе своей органической жизни, подобной земной, не было, нет и не будет — разве что мы ее доставим туда с Земли. Тем более нет ее и на других, дальних от Солнца, планетах солнечной системы.
В этих условиях ценность каждого живого существа, населяющего нашу планету, — независимо от его размеров, полезности или вредности, — возрастает неимоверно, в поистине космических пропорциях.
В общем, очень и очень может быть: наша голубая и зеленая планета — единственная космическая обитель Жизни. Жизнь же на Земле «едина и неделима»: это леса и травы, птицы и люди, мхи и инфузории. И беречь все это нужно как зеницу ока.
Микрозаповедники сохранят и те виды насекомых, которые просто украшают наши поля и леса, и те, что стали сегодня редкими. А таких немало: на глазах энтомологов одного-двух последних поколений во многих местах становятся «музейными редкостями» ранее вовсе не редкие жук-олень, большой дубовый усач, бабочка Аполлон; быстро идут на убыль даже такие обычные, но красивые бабочки, как адмирал, махаон, перламутровки, жуки-бронзовки и носороги, травяные улитки. Для процветания этих животных достаточно было бы сохранить совсем маленькие уголки природы.
Как не вспомнить еще раз славного французского натуралиста Жана Анри Фабра! Это ведь он впервые в мире организовал микрозаповедник для охраны насекомых и для наблюдений за ними на совершенно негодной, с точки зрения хозяйственника, пустоши, купив ее уже на склоне лет. Гармас (так называется этот пустырь), давший Фабру бесценный материал для наблюдений, теперь служит местом паломничества туристов со всего света. Не будет преувеличением сказать, что именно здесь, в Гармасе, начала свое становление этология — наука о поведении животных. Площадь же этого сделавшегося знаменитым каменистого «неудобья», находящегося прямо в поселке Серинья во Франции — менее гектара.
Сколько мелкой живности еще гнездится по оврагам, обрывам балок, обочинам дорог, старым паркам, лесопосадкам, негодным пустырям вроде Гармаса! Немало здесь и любопытных растений. Основное, от чего нужно уберечь эти муравьиные, шмелиные, орхидейные, улиточьи «города», — это вытаптывание и выкашивание растительности, замусоривание. Если это удастся сделать — заповедник будет жить. Очень важно, чтобы участок как можно менее страдал при химобработках соседних полей или садов — для этого лучше всего договориться с агрономом или работниками службы защиты растений.