плечах у товарища нет: его лицо серьезно, спина прямая, рабочий комбинезон с нашивками младшего офицера все еще мокрый.
– Я спросил у ваших людей, который час, – говорит он.
– И что? – интересуется светловолосый англичанин.
– Вы можете мне сказать, сколько сейчас времени?
Англичанин хмурится:
– Зачем?
– Можете сказать, который час? – настаивает Ломбардо.
Человек в гражданском отгибает рукав и смотрит на часы.
– Двадцать минут седьмого, – отвечает он.
– Организуйте эвакуацию с «Найроби». Через десять минут корабль взорвется.
Светловолосый офицер вскакивает так резко, словно его подбросило пружиной.
– В какой части судна находится мина?
– Да какая разница… Спасайте людей. Пусть весь экипаж поднимется на палубу.
Англичанин спешит к телефону, снимает трубку, спешно отдает приказ. Тот, что в форме, тоже встает и прожигает итальянцев взглядом.
– Я переправлю вас на борт, будьте вы прокляты. И прикажу, чтобы вас заперли в трюме.
– Не успеете, – спокойно отвечает Ломбардо.
– Какие еще корабли заминированы? Еще водолазы были?
– Этого я не знаю.
– Негодяи… Козлы вонючие.
Их выталкивают из конторы, на молу приказывают встать на колени и каждому приставляют пистолет к затылку. Скуарчалупо, полагая, что их сейчас убьют, втягивает голову в плечи и весь сжимается, смирившись в ожидании пули. На другой стороне бухты черное небо на горизонте уже светлеет, и Скуарчалупо думает, что так и не увидит восход. «Отче наш, – молится он про себя, – иже еси на небеси».
– Мы служили с честью, Дженна, – слышит он голос Ломбардо.
От удара венецианец падает, его товарищ хочет броситься к нему, но тоже получает удар, оба лежат на земле, и их пинают по ребрам. Слышится чей-то окрик, кто-то останавливает солдата, который их бьет, и Скуарчалупо, подняв глаза, видит, что белобрысый офицер рассматривает их с любопытством и восхищением. Потом тот подходит ближе и наклоняется над ними, даже опускается на корточки.
– Примите мое уважение, – говорит он.
Затем он выпрямляется и уходит. Вокруг нервные голоса, крики, беготня. Тревожно воют сирены, сигнальная ракета взмывает в небо и медленно опускается, заливая мол бледным светом. И тогда, словно в корпус ударил мощный луч, воспламенивший воду, черную тень «Найроби» освещает беззвучная ослепительная вспышка, и спустя долю секунды раздается взрыв. Английский крейсер, будто снизу его толкнула чья-то мощная невидимая рука, задирает нос и скрывается в толще воды и пены.
– Вот вам и грязные макаронники! – торжествующе кричит Скуарчалупо.
Все вокруг замирает. Беготня прекращается, крики умолкают. Молчат даже сирены. Англичане, парализованные от удивления, собираются на молу и смотрят на представшее перед ними зрелище. Скуарчалупо и Ломбардо встают и тоже смотрят вместе со всеми. Стоит им подняться на ноги, как вдалеке, на другой стороне порта, возникает другая вспышка – после первой не прошло и минуты. Затем раздается взрыв, огромный столб пламени огненным грибом вздымается к небу, и красноватый свет пожара освещает силуэты кораблей, подъемные краны и постройки Южного мола.
Арена и Кадорна взорвали нефтяной танкер «Хайбер-Пасс».
13
Последнее действие
Вражеская атака неприятеля на Гибралтаре в декабре 1942 года, посредством подводных лодок с неизвестными характеристиками, содержавшихся на секретной военной базе, раскрытой только по окончании войны, показала, на что способны итальянцы, если ими движет чувство долга. В ту ночь, потеряв всего двоих убитыми и еще двоих захваченными в плен, военные водолазы подожгли нефтяной танкер и на длительное время вывели из строя крейсер, причинив нам ущерб на 19 500 тонн. С потоплением вышеуказанных кораблей, а также линкоров «Вэлиант» и «Куин Элизабет» в Александрии и кораблей союзников в других местах – всего 35 – наша Армада была серьезно скомпрометирована. Только в водах Гибралтара мы потеряли 14 судов. Два десятка отважных и изобретательных мужчин умудрились нанести нам этот вред с помощью средств, стоимость которых не превышала цены одной пушки на эсминце. Если бы Италия не содержала дорогой и неэффективный флот, а направила бы все свои военно-морские усилия на операции подобными дешевыми и действенными средствами, для чего всегда находятся добровольцы, война на Средиземноморье наверняка пошла бы иначе…
В своих мемуарах «Глубина и безмолвие», опубликованных в Лондоне в 1951 году, капитан третьего ранга Ройс Тодд поделился воспоминаниями о подводных военных операциях, в которых он принимал участие на Мальте и на Гибралтаре. Его книга – один из основных источников, по которым я восстанавливал эту историю, и она содержит множество важных деталей о том, как оценивали британцы деятельность отряда «Большая Медведица». Не помешало бы взять интервью у Тодда лично; но когда я начал наводить справки, оказалось, что он давным-давно исчез. После войны ему поручили тренировать специальную группу военных водолазов, а в разгар холодной войны его следы затерялись во время разведмиссии на советском крейсере «Смоленск»: в марте 1958 года Тодд обследовал корпус корабля, пока тот стоял в британском порту, и больше никто ничего о Тодде не слышал. Тайна его исчезновения не разгадана до сих пор.
Не имея личного свидетельства, но сочетая мемуары Тодда с рассказами Елены Арбуэс, Дженнаро Скуарчалупо и тетрадями Гарри Кампелло, я составил довольно точное представление о том, что произошло в те дни, включая последнюю ночь и следующий день после потопления «Найроби» и «Хайбер-Пасс». Хозяйка книжного магазина в Венеции прямо ничего не говорила, и мне показалось, что некоторых неприятных тем она избегает. Она не захотела рассказывать ни о своем задержании, ни о том, как с ней обращались на последних допросах («Одно воспоминание об этом унизительно», – сказала она мне), и сразу перевела разговор на другую тему. Она только заверила меня, что не сказала ни слова, даже узнав, что двое итальянцев попали в плен, а двое погибли. И я склонен ей верить. Подтвердить подозрения полицейских в своей причастности к операции итальянцев означало накинуть петлю себе на шею, а британцы, после того как их флоту был нанесен в порту такой ущерб, были в бешенстве. К счастью, комиссар, человек не военный, выказал более или менее порядочность. Обращался с ней не без уважения. По крайней мере, вначале.
Дженнаро Скуарчалупо, свидетель почти всего, что было, оказался несколько полезнее, и