По западным масштабам самые крупные из российских бизнесменов не могли считаться особенно богатыми людьми. В 2000 году никто из них еще не входил в список самых богатых людей планеты, который ежегодно составляется журналом «Форбс» в США. Но в 2002 году группа российских олигархов попала и в списки ста, и в списки двухсот, и в списки пятисот самых богатых людей планеты. «Наши олигархи стали богаче», «В списке “Форбс” русских все больше», — писали на этот счет газета «КоммерсантЪ» и журнал «Коммерсантъ-Деньги». Лидировали среди российских богачей Михаил Ходорковский, Роман Абрамович, Михаил Фридман, Владимир Потанин, Вагит Алекперов и Владимир Богданов, состояние которых определялось суммами от одного до семи миллиардов долларов. Однако в данном случае многие комментаторы явно путали личный капитал тех или иных бизнесменов и общий объем финансовых потоков, которые они были в состоянии контролировать. Нельзя смешивать такие понятия, как капитализация всей компании и личный капитал управляющего этой компании. В России еще не сложился ни рынок ценных бумаг, ни институт буржуазной частной собственности. Активы крупнейших российских коммерческих банков были до последнего времени в сотни раз меньше активов самых крупных японских, британских, американских или швейцарских коммерческих банков. Поэтому личное состояние главных российских богачей определялось лишь по слухам и по косвенным данным, а некоторые из них бурно протестовали против приписывания им миллиардных личных состояний.
Из пяти миллионов человек, которые в 2000 году продекларировали свои доходы в Министерстве по налогам и сборам, только 50 тысяч граждан указали в декларациях сумму годового дохода, превышающую 30 тысяч долларов. Конечно, в России есть несколько сот не «рублевых», а «долларовых» миллионеров, но мало кто из них объявлял в МНС о своих доходах.
Именно в этом и заключается главный порок российской олигархии: у нее нет и не было легально нажитых и положительно оцениваемых обществом крупных состояний. Обширная собственность, которой владеют или которую контролируют российские олигархи, не является результатом их неустанного труда, талантов, научных открытий или изобретений. Эту собственность можно сравнить скорее с кусками «добычи», полученной при распаде громадной советской экономической системы. Среди российских олигархов нет своих Эдисонов и Карнеги, Фордов и Биллов Гейтсов, своих Рокфеллеров и Ротшильдов, своих Мердоков и Херстов. Почти все российские финансовые и промышленные магнаты начинали свою работу 10–15 лет назад «по поручению», в «уполномоченных банках», государственном нефтяном экспорте, мелких кооперативах или комсомольском бизнесе. Все это рождало в российском крупном бизнесе комплекс неполноценности. Российский крупный капитал почти не связан с малым и средним бизнесом, образовавшимся в России более естественным образом.
Но почему же мы говорим в этом случае об «олигархах» и «олигархическом капитализме»? Дело в том, что без поддержки и опеки власти, без прямого влияния и даже подкупа власти в России в 1992–1995 годах невозможно было начать и в считаные годы развернуть большой бизнес. Отсюда и стремление некоторых наиболее агрессивных бизнес-групп закрепить свой союз с властью и свое влияние на нее, не считаясь ни с интересами народа и государства, ни с законами. Однако такое положение, когда, по словам А. И. Солженицына, «над всеми стоит власть сплотки людей, бесконечно равнодушных к судьбе подвластного им народа и даже к тому, выживет ли он вообще или нет», создавало большое социальное напряжение в обществе, где более 50 процентов граждан определяли свое материальное положение словами «бедность» и «нищета».
Но не только претензии олигархов на политическую власть или их безответственность создавали угрозу для российского общества. В Советском Союзе свободных частных капиталов вообще не было, и направление, а также размеры капитальных вложений определялись государственным планом. Однако в 1992 году вместе с системой государственного планирования была практически ликвидирована и система государственных капиталовложений. Между тем частные капиталы были еще крайне невелики и не могли удовлетворить потребности в капиталовложениях всех отраслей российской экономики. Известно, что естественным и главным стимулом капиталистической экономики является стремление к максимальной прибыли при минимальных издержках. В 1992–1997 годах максимальную прибыль в России приносили финансовые спекуляции, и именно в этой области олигархи сосредоточили главные усилия и основные капиталы.
После финансовой катастрофы в августе 1998 года и в связи с ростом цен на энергоресурсы на мировом рынке олигархический капитал устремился в нефтяную отрасль, в черную и цветную металлургию и в некоторые другие отрасли народного хозяйства, в которых можно было получить большие и быстрые прибыли. Но это лишало средств и перспектив множество самых важных для страны отраслей народного хозяйства. Кто будет развивать в России оборонные отрасли, строить железные и шоссейные дороги, где быстрых и больших прибылей не бывает? Огромные авиастроительные предприятия Воронежа, Ульяновска, Казани не получали заказов на создание гражданских лайнеров нового поколения, а самые крупные авиационные компании России планировали заменять исчерпавшие свой ресурс самолеты российской гражданской авиации за счет продукции европейских и американских предприятий.
Насколько были нужны для страны и для отрасли те десятки «дочерних» и посреднических компаний, которыми обросли наши гигантские естественные монополии — «Газпром», РАО «ЕЭС России», МПС? А кто вкладывал в последние десять лет средства в развитие, модернизацию и ремонт гигантского жилищно-коммунального хозяйства российских городов, которое начало приходить в негодность к концу «десятилетия реформ»? Чрезвычайное положение, сложившееся зимой 2000/01 года во многих городах Приморья, а в зимние месяцы следующего года и в отдельных городах Поволжья, — это только серьезный симптом общего неблагополучия во всей системе жизнеобеспечения нашей северной страны.
Да, конечно, российские системы жизнеобеспечения очень громоздки и неэкономны, их необходимо реформировать, используя и рычаги рыночной экономики. Однако все это нужно делать постепенно и с учетом интересов и возможностей населения страны. Мы не можем перенести куда-то в более теплые места десятки российских атомных городов и научно-производственных центров военной промышленности, которые создавались по принципам безопасности и секретности, а не коммерческой эффективности. Пользуясь терминами марксистской социологии и политэкономии, можно было бы сказать, что мы наблюдаем сегодня резкое обострение противоречий между созданными за 70 лет советской власти громадными и громоздкими производительными силами и теми новыми производственными отношениями, которые начали формироваться в России с 1991 года. Результатом этого противоречия стало масштабное разрушение производительных сил общества, которое не могло продолжаться долго, не приводя к гибели само общество. Этот процесс не может быть стихийным, а противоречия в российской экономике и в российском обществе не могут быть разрешены в рамках олигархического капитализма.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});