делаете огромную ошибку. Причем это касается не только наших отношений. Это не даст никаких позитивных результатов вообще. Нам все равно придется искать политическое решение проблем.
Поскольку ты прямо говоришь мне, что удары по Югославии неминуемы, я, разумеется, прилететь в Вашингтон не могу. Придется нам переговорить позже. Убежден, что еще не все политические средства достижения урегулирования исчерпаны. Надеюсь, что вы еще раз взвесите все последствия своих предполагаемых действий.
Сожалею, что своими действиями вы ставите под удар все, что наработано и в отношениях между Россией и НАТО. Достичь этого было очень нелегко. Под удар ставится и ратификация Договора СНВ-2. Надеюсь, что, решаясь на этот шаг, вы хотя бы просчитываете ситуацию на два-три хода вперед.
Гор: Прошу понять, что речь идет о том, чтобы остановить убийство ни в чем не повинных людей. Крайне сожалею, что применение силы против Милошевича может сказаться на наших отношениях. Давай поговорим попозже, может быть, когда спадет эмоциональный накал. Так что же насчет моего предложения сообщить о том, что твой визит откладывается на более поздние сроки?
Примаков: Попрошу санкцию президента на заявление примерно такого содержания: в условиях, когда вице-президент А. Гор сообщил мне о неизбежности военных ударов по СРЮ, я не могу начинать визит и не могу делать посадку на территории США. Давай на этом закончим. До свидания.
Гор: Сожалею, что все так получилось. Надеюсь скоро вновь переговорить с тобой.
После этого разговора я пригласил к себе всю команду, летевшую со мной в самолете, — губернаторов, министров, помощников, бизнесменов, — и спросил их, одобряют ли они в создавшихся условиях мое решение развернуться над Атлантикой и лететь домой. Все без исключения высказались «за». Вызвал командира корабля и предложил ему менять курс. До Москвы не хватило бы горючего, поэтому запланировали посадку в Шенноне. Самолет развернулся.
Попросил соединить меня по телефону с Ельциным. Рассказал ему обо всем. Президент отреагировал односложно: «Принятое решение одобряю». Получив мой утвердительный ответ на вопрос, хватит ли топлива для самолета на обратный путь, добавил: «До встречи».
По возвращении в Москву сразу встретился с Ельциным. Он согласился со мной, что, очевидно, следует вылететь в Белград с несколькими «силовиками», чтобы попытаться склонить Милошевича к более конструктивному подходу к переговорам на заседании контактной группы в Париже.
Я позвонил по телефону Милошевичу и сказал об идее визита в Белград при понимании того, что он согласится выступить после нашей встречи с заявлением о готовности подписать политическое соглашение в Рамбуйе.
— Это серьезно затруднило бы реализацию антиюгославских планов, — подчеркнул я. — Должен знать ваше мнение заранее, поскольку если такая поездка закончится безрезультатно, то это будет иметь серьезные негативные последствия. Натовцы заявили бы тогда: «Вот видите, и у русских ничего не получилось. Политические средства исчерпаны».
— Я вам очень благодарен за предложение о помощи, за поддержку, — ответил Милошевич. — Но вчера состоялось заседание парламента Сербии, который отверг соглашение.
В таких условиях и при таком настроении Милошевича предпринимать поездку было нецелесообразно.
В ночь на 25 марта Югославия подверглась бомбардировкам и ракетному обстрелу НАТО.
25-го утром я связался по телефону с премьер-министром Великобритании Э. Блэром, который сказал, что у НАТО, дескать, не было другого выхода после провала переговоров с Милошевичем.
— В этом я с вами расхожусь, — ответил я. — Но считаю, что даже сегодня еще не поздно исправить сделанную ошибку. Под ударами натовской авиации не удастся заставить Милошевича сесть за стол переговоров. Это нереальная задача. Надо найти выход из ситуации. При эскалации конфликта решение косовской проблемы затруднится.
По содержанию разговора и по тону чувствовалось, что Блэр тоже проявляет заинтересованность найти выход из создавшегося положения. Он сказал:
— Надеюсь, что мы сможем сформулировать какую-то инициативу в ближайшие дни. Не могли бы вы выйти на Милошевича и оказать на него давление?
— Если вы прямо сейчас прекратите налеты на Югославию, то можно было бы созвать контактную группу и обсудить, что делать дальше. Если вы будете затягивать решение о прекращении ударов, то перейти к поиску совместной развязки будет все сложнее и сложнее.
— Нам сложно остановить военную акцию в отсутствие каких-либо шагов со стороны Милошевича, — ответил премьер-министр Великобритании.
В создавшихся условиях ключевой проблемой оставалось прекращение бомбардировок. Я был рад звонку по телефону президента Ширака вечером 27 марта, который сказал, что за час до этого «долго обсуждал ситуацию в Косове, в частности продолжение ударов по Югославии, с президентом Клинтоном».
— Думаю, — сказал Ж. Ширак, — что сегодня есть только одно решение, и оно должно исходить из Москвы. Американцы будут продолжать удары, оправдывая их бойней в Косове. Если мы хотим изменить положение, нужен хотя бы небольшой жест со стороны Милошевича. В противном случае, учитывая позицию американцев, удары прекращены не будут. Только Россия может повлиять на Милошевича, с тем чтобы он сделал какой-то шаг, изменив, таким образом, ситуацию. Может быть, стоит вам лично съездить в Белград, чтобы добиться чего-нибудь от Милошевича?
На мой вопрос, чего я мог бы добиться от него и будет ли таким «небольшим сигналом» согласие Милошевича на созыв контактной группы, Ширак ответил утвердительно.
Незамедлительно доложил Ельцину о телефонном звонке президента Франции. Договорились, что вылечу в Белград 30 марта и в поездке меня будут сопровождать министр иностранных дел Иванов, министр обороны Сергеев, директор Службы внешней разведки Трубников и начальник Главного разведывательного управления Генштаба Корабельников. По завершении переговоров с югославским руководством предполагался полет в Бонн для встречи с председателем Европейского союза Шрёдером.
29 марта мне позвонил председатель Совета министров Италии М. Д’Алема. Создавалось впечатление, что накануне моей поездки в Белград западные акции были скоординированы. Наверняка, зная о телефонном разговоре с Шираком, американцы хотели найти дополнительные каналы, чтобы довести до нас свою ужесточенную, по сравнению с Ж. Шираком, позицию — не сводить «сигнал» Милошевича лишь к его согласию на обсуждение ситуации на заседании контактной группы. За этим стояло стремление «дожать» Милошевича, но, с другой стороны, не дать России сыграть роль государства, которое своими политико-дипломатическими усилиями выведет мир из опаснейшей ситуации, порожденной натовскими бомбардировками суверенной Югославии, осуществляемыми к тому же без всякой на то санкции ООН. Российский успех еще более контрастно мог бы выглядеть на фоне расширяющегося противодействия, главным образом в Европе, ударам по Югославии, которые приводили к разрушению гражданских объектов, многочисленным жертвам среди мирного населения[35].
30 марта мы вылетели в Белград. С аэродрома поехали в резиденцию Милошевича, находившуюся в черте города, — обычный дом, даже, как показалось, не взятый под особую охрану.
— Сначала пообедаем, а потом побеседуем? — спросил Милошевич.
Я предпочел сразу начать беседу. Она длилась более шести часов и проходила отнюдь не легко. Не буду подробно описывать все ее перипетии. Главное, что в итоге удалось получить следующий «сигнал»: