Читать интересную книгу Инквизиция: Омнибус - Дэн Абнетт

Но сперва…

Размышляя, Серпилиан стоял в коридоре, который охватывали мощные рёбра шпангоута и увивали чёрные кишки силовых кабелей. Теперь он зашагал к помещению, где расположились огрины. Он не обращал внимания на запах, который на самом деле не противнее вони множества лопнувших черев, — так он себе сказал. Он не обращал внимания на паразитов под ногами, которые на самом деле больше походили на мелких съедобных домашних питомцев.

— Benedico homines gigantes!

— Молчать, огрины! — взревел БАШКовитый сержант, становясь «во фрунт».

Пока Серпилиан разглагольствовал со своей литанией благословений и заклинаний, всё, что он слышал из массы своей конгрегации в качестве ответа — это ворчание и отрыжки. С другой стороны, звуки эти могли оказаться символом благочестивого пиетета. Одинокий механик-скват, вежливо смяв в руках фуражку, дружелюбно и как-то по-клоунски скалился, точно у коротышки были какие-то свои отношения с инквизиторами.

Двигатели «Верности человеческой» взвыли, корпус принялся стонать. Крейсер, наконец, опускался в атмосферу луны.

Закончив благословение последним звучным «Imperator benedicat», Серпилиан сбежал к себе в каюту, где наконец освободился от риз капеллана.

Включив обзорный экран в железной окантовке из черепов и скорпионов, инквизитор засмотрелся на мерцающий внизу, растущий вид города Урпол. На плоскую серую медаль космопорта с щербинами взлётных площадок. На шпили, торчащие, словно густо напомаженные волосы. Пригороды напоминали щетину, дороги — складки морщин, зигзагами уходящие в желтеющую, комковатую кожу пейзажа. Река казалась петлями голубых вен, озеро — кровоизлиянием, фермы — синяками.

Серпилиан преклонил колена и подумал: «Я — странный цветок, растущий где-то на этой земле. Мои алые тайные лепестки — это уши, что слышат голоса психических ветров. Моя пыльца пахнет сладостно для паразитов…»

Он ведь тоже был когда-то странным цветком?

Рождённый на благопристойных верхних уровнях города-улья Магнокс на Денеболе-5, юный Торк разрывался между жаждой знаний и плотскими удовольствиями. И то, и другое, конечно, были лишь разные грани поисков нового опыта.

Однако, юнец, который единственно ищет музыки побезумнее, вина покрепче и девчонок побойчее, и в любую секунду готовый стать поэтом, ловким преступником или каким-нибудь маньяком ради трепета опасности, скорее всего просто перегорит, пройдя свой юношеский путь, после чего успокоится в уютном следовании традициям.

А прилежный и умный юнец легко превратится в успешного — может, даже блистательного — «сухаря».

Но сложи этих двоих в один мешок…

Отец Торка был канцлером одного из знатных домов Магнокса. И, естественно, едва возмужав, Торк примкнул к одной из великосветских привилегированных банд бездельников, что прожигают жизнь, щеголяя блестящими костюмами по самой последней моде, чёрными гульфиками, причудливыми драгоценностями, шлемами с плюмажами, в наушниках с крашмузыкой. Что ранят и убивают силовыми стилетами, вонзая шип вибрирующей, обжигающей энергии в печень сопернику.

Как-то ночью, во время рейда по нижним техноуровням Магнокса, Торк впервые почувствовал присутствие засады. Сияющая, многомерная карта с метками человеческих жизней всплыла у него перед внутренним взором, искажённая, перечёркнутая помехами, ещё нуждающаяся в настройке…

Впоследствии на этой таинственной многозначной карте он будет видеть зловещее розовато-лиловое свечение вторжений из варпа. Он повёл тогда банду сорванцов на логово псайкеров. Псайкеры эти были на грани одержимости демонами. Соперничающая банда их охраняла — и превратилась в разгульный эротический культ. Открой банда Торка этих псайкеров первыми, события могли бы пойти по-другому. Жадные до возбуждения, золотые юнцы с верхних уровней могли бы сделать из псайкеров талисманы банды. Торк мог бы стать главарём шабаша ведьм. И, в конце концов, с ярыми ведьмознатцами на хвосте, ему бы пришлось бежать и прятаться среди отребьев подулья.

Но события не пошли по этому пути. Более того, Торк прилежно учился и потому знал, как устроен Империум, лучше своих соратников. Он решил, что понял силу нитей, им управляющих, и как тянуть за эти нити. Его банда одолела покровителей псайкеров, которых те то баловали, то третировали попеременно. И вместе с захваченными «игрушками» явился в Экклезиархию, изъявив о желании стать инквизитором, что открыло бы для него самый смелый жизненный опыт — в известных рамках.

Он никоим образом не находил приятным весь свой последующий опыт, и временами его осаждали мысли, что он предаёт своих братьев по разуму, пусть даже из суровой необходимости, которая за годы обучения становилась для него всё яснее. Благочестие стало для него защитой против угрызений совести. Вера стала для него болеутоляющим, стала его оправданием. Он по-прежнему одевался, как денди, только посвятивший себя тяжкой службе; а начальство в ответ лишь улыбалось — в своей манере: едва заметно и сурово — этим следам благородного озорства.

— Я цветок, я цветок, — монотонно повторял Серпилиан, дыша в ритме транса.

Начать с того, что сам Торк был чем-то вроде орхидеи. Мальчик же, которого он искал, был чудесной, но сорной травой, проросшей на засиженной мухами ферме. Сможет ли инквизитор отождествить себя с таким? Розовато-лиловое свечение пачкало внутреннюю карту как ни попадя, отказываясь собираться в одну указующую точку. Это же свечение и скрывало опрометчиво-юные оттенки цветка.

Укреплённый дворец вонзался в небо, словно кинжал, как бы уходя в сторону от подлетающего корабля: башни, заострённые купола, лазерные батареи. Мимо поплыли замки поменьше с садами, упрятанными за стены. Фабрики, скотобойни. А потом проступила равнина из железобетона.

«Верность человеческая» села. Привычное биение двигателей стихло. Дважды провыла сирена, предупреждая об отключении искусственной гравитации. Естественное притяжение луны, на добрых двадцать процентов слабее, сменило генерируемую силу тяжести. Крейсер заскрипел, расслабляясь внутри и одновременно принимая новое бремя снаружи. Инквизитору же предстояло, не дрогнув принять на себя бремя безо всякого внутреннего расслабления. Бремя операции, которая, возможно, была самой важной в его жизни.

— В-воистину, я глубоко почтён, — запинался достопочтенный Хенрик Фарб. — Никогда прежде не приходилось мне лицезреть космических десантников, н-не говоря уж о встрече с командором.

Да и откуда ему было? Если Империум состоял из миллиона миров, и десантников было ровно столько же?

Терпкий дым благовоний стлался внутри просторного храма, увивая иконы и выписывая в воздухе вьющиеся спирали, которые при желании легко было принять за безумные писания каких-то ксеносов. Фарб, потея, всасывал завитки дыма, словно астматик, ищущий успокаивающих испарений, чтобы побороть паническое удушье. Свечи мерцали, добавляя в общую смесь собственный, едва заметный, запах ящеричного жира.

Человек этот, который, как можно было предположить, внушал страх столь многим, сейчас сам был перепуган до чёртиков.

— Ваша почтительность делает честь нашему Императору, — ответил Хакард. — Как и ваш страх. Но сейчас вам нужно начать мыслить ясно.

Инквизитор наконец сумел сузить предположительную область поисков до квадранта к северу от Урпола. Лендрейдеры, уцелевшие после Валхалла-2, взяв на борт десантников с огринами и меся допотопные дороги бронированными гусеницами, укрытыми за бортовыми щитками, разъехались по местным городкам. Так случилось, что самому Хакарду достался город Гроксгельт. Если будет драка, он хотел быть к ней как можно ближе, а не ждать на борту корабля докладов разведки. Как же успокоить этого достойного проповедника?

— Скажите, — спросил он как бы мимоходом, — «гельт» в названии Гроксгельта относится к деньгам или к кастрации?

Фарб уставился на вопрошающего так, словно ему задали загадку, от которой зависела вся его жизнь. Может такое быть, подумалось Хакарду, что проповедник не понял ни слова из того, что он сказал? Человек вроде говорил на приличном имперском готике; диалект, который ходил на этой луне, был вполне разборчив.

— Не обращайте внимания, проповедник. Скажите мне вот что: есть ли в общине парень, который выделяется хоть чем-то особенным?

Взгляд Фарба с черепа, тронутого патиной и пронзённого пурпурным кинжалом, Приносящего Бедствия упал на выступающий бронированный гульфик.

— С кастрацией, наверное, — промямлил толстяк.

— Сосредоточьтесь! — рявкнул Хакард.

— Да… да… есть один мальчишка — с ним никогда не было проблем — молится здесь в храме — хороший работник, как я слышал… — Фарб облизал толстые губы. — Приходит на колесование ведьм, хотя его от этого, похоже, корчит… Сын дубильщика Джабаля. Видимых уродств у мальчика нет — это в нём и странно. Он выглядит… — и проповедник выпалил, — таким чистым. В последнее время он… бродит по разным местам в одиночестве, как я слышал.