Ольга Сидоровна Новацкая пришла в управление КГБ крайне взволнованная. Закусывая губы чуть ли не до крови и непрерывно вытирая глаза, она рассказывала с большими паузами, часто теряя нить своей горестной исповеди.
— С Гришей мы поженилось по любви и жили хорошо. Ну, а потом война. Сколько мы с ним не виделись? Сейчас даже не соображу... в голове все как-то путается. Ну, да это и не важно! Главное, с войны пришел живой. Ведь не всем женам такое счастье выпало... Так первое время все шло хорошо, уж такая радость на сердце была! А потом я стала замечать — не таким Гриша вернулся! И на заводе будто хорошо, и деньги есть, квартиру нам дали. А на него временами будто затмение какое находит. Словно чего-то боится, жалуется на жизнь, на людей непонятливых... Натерпелась я, намаялась... Бывало, ночью вскочит с постели — и давай пистолет проверять... Откуда, спрашиваете, пистолет? А он его у одного штабного немецкого офицера отнял, когда в плен того захватил... Раньше пистолет в ящике лежал, а тут, смотрю, Гриша его все в карман прячет, даже ночью под подушку кладет. Я ласкою все стараюсь, ласкою... развеять, бедного, думаю. Дочурка, на меня глядя, тоже: «Папочка! Папочка!» Ну, он, бывало, отойдет вроде, пройдет у него это затмение... Только чем дальше, тем чаще и чаще на него такое стало находить. Уже ни ласка, ни слезы не помогают... О чем это я говорила? Ах, да, бить меня начал. Еще бы меня одну, я бы стерпела, снесла, ведь жалела его, любила. А он и на ребенка взъелся. То милует, целует, а то как хватит чем попало: книжка в руках — так книжкою, палка — так палкой. Ну, тогда и начались у нас скандалы... Вот опять забыла... Когда это он от нас ушел? Как узнала, что он на себя руки наложил, память у меня будто оборвалась. Уж вы простите, может, что и забыла... Да что толку-то в моем рассказе? Не поднимешь больше, не воскресишь!
Новацкая тихо, безутешно заплакала.
Когда она ушла, Петренко, записавший ее показания, сказал убежденно:
— Еще одно явное доказательство психической невменяемости Новацкого. А чего стоит эта деталь: револьвер, который он с собой последнее время носил! В состоянии возбуждения выхватить из кармана револьвер — дело двух-трех секунд. Тут уж никакие сдерживающие центры не сыграют. Я лично считаю, что дело об убийстве Власюка мы можем прекратить. Для этого у нас есть все формальные основания.
— Формальные основания, конечно, есть, — сдержанно согласился полковник. — Убийца — Новацкий. Ну, так как он покончил с собой, спрашивать больше не с кого. Проще простого положить дело в архив. А вот будет ли у нас с вами после этого совесть чиста, майор? Я лично в этом не уверен.
Петренко хотел было возразить, но прозвучал телефонный звонок. Начальник районного отделения милиции сообщил:
— Гражданка одна у меня тут находится... Сообщает интересные сведения. Возможно, они имеют отношение к убийству Власюка. Поскольку вы занимаетесь этим делом, может, побеседуете?
— Обязательно! — откликнулся Литовченко. — Она еще у вас? Хорошо. Сейчас же высылаю к вам машину...
Отправив майора Петренко в милицию, полковник взволнованно зашагал по кабинету. Быть может, сейчас появится недостающее звено в цепи неопровержимых доказательств? Как много дают в работе такие сигналы от населения, как важно ощущать постоянную связь с народом! Сколько сложных преступлений раскрыто только благодаря помощи наших людей! Они помогают работникам, ведущим расследование, лучше освоиться с местными условиями, подчас сообщают незначительные, на первый взгляд, факты, но эти факты совершенно по-новому освещают дело... Возможно, что женщина, явившаяся в милицию, и не сообщит ничего ценного, однако в одном ее желании помочь уже кроется та идущая от сердца к сердцу сила, которая помогает нашим чекистам без промаха разить врага.
Минут через двадцать Петренко вернулся в сопровождении пожилой, немного растерянной женщины.
— Вот уж и не знаю... столько вам хлопот из-за меня! А вдруг все мои мысли и подозрения — только фантазия? — сказала она, несколько оправившись от смущения.
Полковник улыбнулся.
— Что ж, лучший способ рассеять подозрения — это убедиться в их неосновательности.
— Правда, правда ваша, сыночки! Вместе разобраться легче. Ну, коли так, то не обессудьте, что время, может, даром заберу. Уж выслушайте мои сомнения. Мы втроем живем: я, внучек и муж мой, офицер в отставке. Муж тяжело болеет, все больше лежит. Я тоже часто прихварываю. Ну, а внучек и за меня, и за мужа бегает. Покаюсь перед вами: один он у нас, вот и избаловали. Надо было больше дома держать, а он все во дворе с мальчишками хороводится. Правда, ничего плохого мы за ним не замечали. Только вот недели две тому назад соседка мне говорит: «Что это вы своему Алику пистолет даете, разве это игрушка для десятилетнего ребенка?» Я так и обмерла. «Какой такой пистолет?» — «Да дедушкин, он все мальчишкам его показывает». А муж мой действительно имеет оружие. Подарок командующего армией. Вот он.
Старушка вытащила из сумочки пистолет системы «вальтер» и протянула полковнику.
«Боевому офицеру в знак памяти о пребывании в Германии. 1944 год», — прочитал он надпись на рукоятке, и сердце его учащенно забилось.
— Я, конечно, всполошилась и бросилась к Алику. «Брал пистолет деда?» — спрашиваю. «Я только Вовке показать», — отвечает. Ну, думаю, показал товарищу, это еще не так страшно, на то и мальчишка. Но с тех пор все чаще стала в письменный стол заглядывать, где вальтер этот лежал. Как на грех, на прошлой неделе приехала ко мне в гости племянница, и я закрутилась по хозяйству, с разговорами разными. Про пистолет-то и забыла. А потом словно что-то меня толкнуло: пойди, мол, посмотри. Открыла ящик и обмерла: исчез пистолет! Я мужу боюсь признаться, тайком Алика допытываю. А он уперся. «Никакого я пистолета не брал, сами, наверное, куда-нибудь сунули». Мне бы тревогу забить, а я промолчала. И все по ящикам шарю. Думаю, может, правда, муж перепрятал пистолет? А спросить его боюсь. Пять дней так промучилась. На шестой открываю ящик и глазам своим не верю: лежит этот вальтер на месте, будто его никто и не трогал! Ну, тут уж я не вытерпела. Рассказала мужу про все свои переживания и с укором к нему: зачем, мол, не сказал мне, что пистолет куда-то переложил? А лицо его как побледнеет!.. Оказывается, он к пистолету и не притрагивался! Взялись мы за внучонка вдвоем: скажи и скажи, кому давал оружие? Ведь в это время мы про убийство директора завода уже прослышали.
— А что же сказал Алик?
— В том-то и горе наше, что ничего. Уперся. Твердит одно: «Не брал!»
— У вас есть подозрения, кому он мог дать оружие?
— В соседнем с нами доме один живет. Недавно из тюрьмы вернулся. Поступил было на завод, но то ли его уволили, то ли сам ушел.
— А как фамилия вашего соседа?
— Гиренко. А еще есть у него кличка хулиганская: « Гришка-прук».
— Пистолета не было в столе пять дней? Когда же он снова появился?
— Да вот два дня назад. Муж говорит, что одного патрона не хватает. Посоветовались мы с ним и решили: надо заявить в милицию. Я сначала поплакала, ведь отвечать и нам придется за плохое хранение оружия. Но муж у меня принципиальный. «Поделом нам, говорит. Может, это из-за нашей небрежности человек хороший погиб».
Майор Петренко проверил пистолет. В обойме действительно не хватало одного патрона. В стволе видна была сажа — след недавнего выстрела.
Оставив вальтер как вещественное доказательство, старушка ушла.
Майор Петренко растерянно потирал свою лысину.
— Вот это новость так новость! Что ж получается: пистолет возвращен на место в стол два дня назад, а Власюк убит три дня назад? Значит, в момент убийства оружие находилось в чужих руках. Важное обстоятельство!
— А как насчет того, чтобы закрыть дело? — лукаво улыбнулся Литовченко.
Майор опустил глаза.
— Нет, уж теперь не закроем!.. И благодарю за хороший урок.
— Какой урок? Старуха ведь пришла не по моей инициативе.