сношений и подготовлявшегося побега Мирский. Но достаточно ли доказательств за подобным утверждением?
Я располагаю рукописными воспоминаниями Мирского, присланными им в 1917 году в редакцию «Былого» и написанными в третьем лице. Эпизод пребывания в равелине изложен следующим образом:
«Когда в 1879 году привезли Мирского, изъятого из вольной жизни только несколько месяцев тому назад, то настала новая эпоха для равелинских узников, которых было три, да и то один больной, впавший в тихое помешательство.
Завязалась оживленная переписка «с волей», получались газеты, делились впечатлениями и, между прочим, подумывали о побеге. Нечаев составил такой план: в крепость каким-то образом проникнут 20–25 вооруженных людей с воли. Навстречу им выйдут заключенные, солдаты и жандармы. Эти соединенные армии должны были каким-то образом прорваться через многочисленные посты и иные препятствия. Пишущему эти строки [т. е. Мирскому. – П.Щ.] известно, что Мирский отнесся отрицательно к этому плану, и план был отстранен, так как пришлось считаться с реальным фактом, имевшим важные последствия. На воле при обыске нашли шифрованное письмо: долго бились над дешифровкой этого письма жандармы, и был слух, что только в министерстве иностранных дел отчасти его дешифровали и тогда узнали, что письмо из Алексеевского равелина. Это произвело переполох. Как! Письмо из равелина! Из этой наисекретнейшей тюрьмы! Чтобы узнать, кто проносит письма, комендант крепости издал приказ, чтобы отпускать в город не более 4 солдат одновременно из равелинного караула. За каждым солдатом следовала тень в виде сыщика, а если это не удавалось, то солдатик возвращался, не исполнив поручения! Так как все солдаты, по мнению сыщиков, лавировали, чтобы скрыться от них, то начальство пришло к заключению, что вся равелинская стража неблагонадежна. И вот в один прекрасный день Алексеевский равелин был окружен войсками. Смотритель тюрьмы, 4 жандарма и 30 солдат были арестованы и препровождены в военную тюрьму. Смотрителем тюрьмы назначили офицера Соколова, грубого, жестокого бурбона. Заключенных перевели на каторжный режим: утром 2 ½ ф. черного хлеба, в обед баланда с 32 золотниками мяса; вечером жидкая кашица. В среду и пятницу еще более скудная постная пища. От такой пищи у Мирского появилась цинга в сильнейшей степени. Его перевели в дом предварительного заключения для излечения, а в июле 1883 года отправили в Кару вместе с прочими каторжанами».
В своих воспоминаниях Мирский только всего и вспоминает, что он отнесся к нечаевскому плану побега отрицательно и поэтому план был отстранен, но о каких-либо своих действиях и поступках, направленных против этого плана, он ни единым словом не заикается. Да и как об этом написать! Но у нас есть документальные данные о предательстве, совершенном Мирским. Каким-то чудом сохранилось дельце управления коменданта С.-Петербургской крепости по Алексеевскому равелину – «о заключении в Алексеевский равелин секретного государственного преступника М.» (начато 28 ноября 1879-го – день вступления Мирского в равелин, – кончено 18 июля 1883 года). В дельце есть собственноручная записка и письма Мирского к коменданту Ганецкому. Эти человеческие документы свидетельствуют о падении Мирского и о мотивах, толкнувших его на выдачу. Мотивы мелкоэгоистичные, ничтожные. Маленькие льготы в режиме, послаще пища, получше табак и чтение книг. Вот и все. Даже не верится, но это так.
27 ноября (№ 337) Ганецкий сообщал Плеве о том, что «содержащийся в Алексеевском равелине государственный преступник М. обратился с просьбой о высылке ему для чтения журнала «Отечественные записки» за 1880 год», и от себя «покорнейше просил не отказать, если возможно, удовлетворить его ходатайство и о последующем не оставить уведомлением». Эта, столь необычная для коменданта, просьба, которая сейчас же и была удовлетворена, могла бы навести на некоторые догадки; но еще больший простор догадкам дает следующее письмо Мирского к коменданту, писанное 7 января 1882 года.
«Ваше Высокопревосходительство. Считаю своим приятным долгом от всего сердца поблагодарить Вас, многоуважаемый г. комендант, за сделанные Вами распоряжения, весьма благоприятно отозвавшиеся на внешних условиях моей жизни. Ваше великодушное желание облегчить сколько-нибудь мою тяжкую участь, рядом с любезною готовностью г. смотрителя выполнить Ваши распоряжения в точности, сделали мое положение вполне сносным.
Ободренный Вашей добротой и вниманием, беру на себя смелость обратиться к Вашему Высокопревосходительству еще с некоторыми просьбами.
1) В прошлом году, до составления нынешнего расписания кушаньев, бывший смотритель г. Филимонов, расходуя деньги по своему усмотрению, каким-то образом достигал того, что к воскресенью сберегалось несколько лишних копеек, на которые, в прибавление к обыкновенному обеду, покупался еще десерт в виде пары апельсинов, или кисти винограда, или же каких-нибудь ягод (летом). Давался также стакан кофе, от которого, впрочем, я отказался ввиду возбуждающих свойств этого напитка, но десертом я дорожил в высшей степени. При подавляющем однообразии тюремной жизни, при неумолимо-неизменной последовательности и размеренности всего тюремного обихода, этот десерт-сюрприз имел значение даже нравственное, нарушая обычное течение жизни. Все это отменено покойным комендантом под влиянием неосновательных жалоб известного Вам «капризного» человека, который добился составления нынешнего расписания, не справляясь, конечно, со вкусами других [ «Капризный» человек – это, конечно, Нечаев. – П.Щ.]. Если в настоящее время Ваше Высокопревосходительство найдете возможным, так или иначе, доставить мне прежнее недорогое лакомство, то этим заставите меня лишний раз сказать Вам искреннее спасибо.
2) Получаемый мною табак – рублевый. При нынешних ценах на этот товар, за рубль дают нечто среднее между махоркой и так называемым турецким табаком. Хотя за два года я попривык к своему табаку, но тем не менее его вредное влияние на грудь не подлежит сомнению, а для устранения этого неудобства требуется расход в шестьдесят копеек ежемесячно – не более…
3) Я, Ваше Высокопревосходительство, как Вам, вероятно, небезызвестно, пользовался четырьмя ежемесячными журналами, выписываемыми Вашей канцелярией. С настоящего января месяца доставка этих журналов, по неизвестным мне причинам, прекратилась. Если в канцелярии Вашего Высокопревосходительства имеются какие-нибудь периодические издания за прошлый, 1881 год, то, я надеюсь, Вы дозволите мне воспользоваться ими. Это тем более необходимо, что «Отеч. зап.» я уже дочитываю, а в здешней библиотеке мало найдется книг, мною не прочитанных. По этому делу (т. е. насчет книг вообще) мне, вероятно, придется обратиться к господину министру, но я сделаю это уже при личном свидании, которого ожидаю со дня на день, согласно прежним намерениям Его Сиятельства.
С чувством искренней преданности и глубочайшего уважения имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорнейший слуга.
Л.М.».
Когда читаешь это письмо, диву даешься. На все пойду, – только бы сохранить эту жизнь, только бы сберечь себя, сберечь здоровье прежде всего! Вот куда завела молодого человека с изобилием жизненных сил бесконечная любовь к жизни!
Такие просьбы тюремному начальству мог адресовать только оказавший