Поэтому, когда сон все-таки пришел, Роза почти не испугалась…
* * *
Колокольчик звякает, хлопает дверь, скрипит половица.
Кто-то стоит возле двери, но кто – Роза не может разобрать. Ни звука, ни движения, ни вздоха. Но кто-то есть в кромешной темноте.
И прежде чем темнота дрогнет и заговорит, Роза, задохнувшись от ужаса, понимает, что это не человек.
И понимает, что сейчас темнота хлынет ей в глаза, уши и горло, навсегда лишая способности видеть, слышать, говорить и понимать…
Она так и стояла, онемев, оглохнув и ослепнув. Пока не услышала тонкий голос:
– Боишься?
Странная интонация, бесцветная, механическая – будто говорящий читает вопрос по бумажке, на чужом языке, не понимая смысла слов.
«А какая разница?» – подумала Роза. Страх добрался до критической точки, красной отметки на манометре, за которой котел уже или остывает, или взрывается. И спросила:
– Ты кто?
– Поводырь.
– Что?
– Не знаешь? Когда кто-то слепой и не знает куда идти…
– Я знаю, – перебила Роза.
– Конечно. Ты знаешь.
Скрип половицы. Легкий шаг. Шелест одежды.
Кто-то маленький и ловкий. Девочка?
– Ты знаешь, как быть слепой?
– Что? – растерянно переспросила Роза.
– Я тоже. Чтобы стать хорошим поводырем, нужно знать, как это – быть слепым. Иначе не понимаешь разницу между зрячими и слепыми. Не знаешь, кого нужно вести. И куда. Эти бусики у тебя продаются?
В последней фразе, наконец, мелькнула живая интонация. Маленькая девочка, которой интересно.
– Да, – запнувшись, ответила Роза.
– Я посмотрю?
– Конечно.
Ни дыхания, ни звука шагов. Только шелест и звяканье перебираемых в чьих-то пальцах бусинок и камней.
– Мне нравится. Что это?
Роза, собравшись с духом, опасаясь наткнуться рукой на чужую руку – или не руку? – тронула украшение, упавшее перед ней на прилавок.
– Парные браслеты, – сказала она.
– Что?
– Ну, – Роза смутилась. – Предполагается, что их носят, ну… два человека. И что они чувствуют, ну как бы видят друг друга, когда эти браслеты на них. Глупости. Суеверия.
Она осеклась. Не было ничего глупее говорить про суеверия тому, что стояло сейчас перед ней.
– Я возьму один, – сказало существо с голосом девочки. – Спасибо.
– Они парные, – повторила Роза.
– Я знаю.
У двери опять скрипнула половица. Будто девочка – или не девочка – только что шептавшая почти в самое ухо Розе, в один миг перелетела к порогу.
– Разве ты приходила не за… не ко мне?
– Тебе нужен поводырь? Ты куда-то хочешь идти?
– Я, наверное… Я не знаю.
– Тогда я тем более. Поводырь может отвести слепого только тогда, когда тот скажет, куда ему надо. Иначе это уже будет не поводырь, да?
– Отец Петр? – неуверенно позвала Роза, вдруг узнав этот голос.
Звякнул колокольчик, хлопнула дверь.
Роза осталась одна.
* * *
– Мы ждем, тебя, Иосиф, – напомнил магистр. Под его взглядом было неуютно и зябко. Иозеф поежился.
– Да, я… конечно…
– Тебе помочь выбрать первую жертву?
– Нет, я уже… то есть почти…
Он облизал пересохшие губы. Черные блестящие глаза с непонятным выражением смотрели из щелей белой маски.
«Они видят, как я боюсь», – подумал Иозеф.
Это было несправедливо. Сперва страх перед чудовищами загнал его в это проклятое братство. Мир рушился, прежние законы ломались. Нужно было отшвырнуть старых богов, которые оказались бессильны защитить от перемен, и просить помощи у новых. Самим не выстоять. Слабые человечки никогда не могли одни – слишком непонятный, смертельно опасный, страшный мир. А новым богам нужна жертва. Как иначе? С прежними была та же история. Но там хоть понятно, священники с мудрыми лицами всё объясняли толком – что и как делать, как пройтись по самому краешку опасной трясины человеческой жизни. Как не оступиться, не утонуть. Вешки для ориентировки, лаги для устойчивости, сотни рук, готовых поддержать, если споткнешься. А тут, раз – и новая трясина. Ни разу не хоженая. И никто толком не знает, как и что. Только братство это треклятое сказало – знаем, иди с нами. Верной дорогой пойдем, товарищ, аккурат мимо болота.
И теперь, кажется, не та трясина, что пугала, а та, что в прорезях белой маски великого магистра. А Иозеф балансирует перед этой трясиной на топкой кочке. И назад ходу нет, и вперед…
* * *
Из булочной снова пахло свежей выпечкой. Хлебопек из затопленной Оструды обживал брошенный дом. Яблочных пирогов пока не было, но нежнейшие слойки с корицей и клубничным вареньем таяли во рту.
По утрам мимо Розиного магазина топали рыбаки в резиновых сапогах к новому причалу, пахнущему свежими досками и водорослями. Возле пристани открылся рыбный рынок, где торговали только что выловленными треской, сельдью, мидиями, устрицами, креветками. Выбирая себе ужин, Роза заодно выслушивала новости.
Море остановилось – и очень удачно, затопив только городские трущобные окраины, которые и так давно пора было снести. Вроде бы, «там, которые эти» договорились на своем уровне и определили новые границы, в том числе воды и суши. При слове «там» говорившие, как и бывший мэр, всё время путали направление, указывая то вниз, то наверх – одним словом, в какие-то недосягаемые для простого человека глубины или выси. В целом, что происходит на этих глубинах, как и то, кто сидит сейчас в кабинете мэра, их мало интересовало.
– И-и, милая, – сказала тонкоголосая старушка, аккуратно заворачивая в газетный лист истекающую жиром сельдь. – Налогов бы не повышали. И жить не мешали. А мы уж тут как-нибудь сами. Пусть даже себе воруют помаленьку, – заговорщическим шепотом разрешила она. – Как обычно. А что у них «там» за морды и щупальца, это ихнее дело. Верно говорю, а?
Очевидцы, общавшиеся с новым мэром, говорили всякое. И про облако чернейшей тьмы, где иногда вспыхивают десятки глаз и клубятся сотни гибких лап, рук и щупалец разного оттенка – в зависимости от настроения главы администрации. И про нелепую тварь вроде гигантского кальмара с крыльями. Обделенные фантазией скупо описывали обыкновенного человека о двух ногах и руках, в сером с искрой костюме и при галстуке. Но, видно, врали, потому что человек этот выходил то худым, то толстым, хромым то на правую, то на левую ногу, и непременно с разноцветными глазами. Правда, сходились все описатели лица городской власти на том, что новый мэр уж всяко лучше прежнего. Во-первых, еще ни разу не повысил коммунальные платежи, во-вторых, так и не подписал подготовленный предшественником приказ о запрете продажи пива после заката. Поклон ему низкий, батюшке. После заката ведь самое то насчет пива – а когда еще, не в обед же, посреди рабочего дня?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});