Читать интересную книгу Земля незнаемая. Зори лютые - Борис Тумасов

Дмитрий нервничал, князь Ростовский не спешит. Верно, хочет прийти к Месту, не заморив долгим переходом ни воинов, ни коней.

Не было Дмитрию ответа и от государя. А вот воевода Киселёв и царевич Джаналей уведомили, что ведут к нему на подмогу свои конные полки.

Минул май…

С приходом воеводы Киселёва и Джаналея князь Дмитрий снова подступил к Казани. Опоясали полки белокаменные стены кремля, а пешие ратники осадили Аталыковы и Крымские ворота. Конница Киселёва и Джаналея через Казанку-реку переправилась, остановилась на том берегу.

С высоты стен казанцы русских воинов задирают, стрелы пускают. Воевода Киселёв крепость обстрелял, а на третий день закончился пороховой заряд. Попробовали русские мостовики наладить через речку Булак переправу, чтоб закрыть Царёвы ворота, но темник Омар конницу выпустил, отбил их.

Посовещались воеводы. Не так и высоки стены, а приступом не возьмёшь, укреплены изрядно.

Постояла русская рать под Казанью, посад сожгла и отступила. Малые силы. Ко всему дозоры донесли, Абдула и Назиб в спину Киселёву и Джаналею нацелились.

* * *

День воскресный. Отслужив обедню, митрополит Симон вышел на паперть собора. Нищие и юродивые подлезли под благословение. Осенил одним крестом всех и, постукивая по булыжникам посохом, направился в княжеские хоромы. По пути останавливался, подолгу смотрел на зелёные кусты сирени, трогал молодые нежные листья липы, качал головой, причмокивал от удовольствия, и на высохшем лице печать благодушия и умиротворения.

У высокого княжьего крыльца два караульных воина осторожно взяли митрополита под руки, помогли подняться по крутым ступенькам. А когда Симой скрылся в хоромах, один из воинов сказал товарищу:

- Велик сан митрополичий, ан не хотел бы я иметь его.

Второй возразил:

- Отчего, почёт какой!

- Чести много, да ни семьи те, ни детей.

- Этакому старцу жена ни к чему.

- Не всегда он древним был. Верно, и молодость знал. Государь встретил митрополита, провёл к креслу. Сам уселся напротив.

- Зачем, отче, трудился, шёл. Прислал бы монаха, я бы тебя навестил, коль понадобился.

- Без нужды зашёл яз к те, сын мой, - замахал ручкой митрополит. - Давно не видел тебя, вот и надумал проведать.

- Спасибо, отче, за память. Знаю, печёшься ты обо мне. В голосе Василия Симон уловил насмешку, но оставил её без внимания. Сказал печально:

- Слышал яз, будто воинство наше от басурманской Казани поворотило.

Василий ответил сурово:

- За то спрос будет с воевод, отче. Тебе же с попами молиться надобно с усердием, чтоб даровал Бог победу брату моему Дмитрию. Ныне послал я к нему на подмогу князя Холмского.

- Господь не оставит нас без милости своей! - Симон перекрестился - И ещё слышал яз, что ты зело зол на боярина Родиона Зиновеича. Так ли то?

- Отче, - Василий поднялся, - вели в мирских делах мне судить. Коли же ты о боярине Тверде печёшься, то отвечу, грех на нём большой.

- Господь учил нас прощать вины! - Симон поднял палец кверху. - Яко и он прощает нам вины наши.

- Твердя достоин, чтоб дьяк Федька с него допрос учинил в избе пыточной.

- Родион Зиновеич древнего боярского рода, помни то, сын мой.

- Он, отче, не передо мной виновен, а перед Москвой!

- Не казни бояр, сын мой, черни на потеху.

Симон поднялся, поправил клобук, сказал уже о другом:

- Поглядел яз на тебя, сын мой, теперь к себе отправлюсь. Василий поклонился. Уже у двери пообещал:

- Прости, отче, коли что не так говорил. О Тверде же обещаю подумать.

Оставшись один, Василий долго стоял недвижимо.

«Бояре - что осы в гнезде. Одну тронь, все кидаются. Не успел Родиона наказать, как за него вишь какие заступники сыскались. А намедни Соломония тоже».

И Василий припомнил утренний разговор с женой. Соломония спросила его:

- Слыхала, будто боярина Твердю казнить собираешься? Василий ответил ей грубо:

- А твоё какое дело! К чему печаль?

- Не замай бояр, они опора твоя!

- Так-то и опора, - насмешливо прищурился Василий - Кои плечо подставляют, тех не оттолкну. Кои же подножку готовят, не милую. И ты, Соломония, прошу в дела мои государственные нос не совать и за бояр-отступников либо провинившихся в защиту не идти.

Василий покачал головой, сказал сам себе:

- Быть бы тебе, боярин Родион, пытанным дьяком Федькой, да уж ходатаи у тя сильны.

* * *

- Авдоха! Авдоха! - высунувшись из дверей, голосисто звала боярыня Степанида. Её пронзительный крик разносился по всему двору.

Из людской избы показалась ядрёная краснощёкая баба, вперевалку направилась к боярыне.

- Авдоха, болярина Родивона Зиновеича попарь!

- Отчего не попарить. Попарить завсегда можно, - равнодушно промолвила баба и повернула к курившейся по-чёрному в углу двора баньке.

В бане жарко. За паром не углядишь. Боярин Твердя разлёгся на лавке, нежится. С дальней дороги костям покой и душе радость, миновал его княжий гнев. Никто и в мысли не держал, что так всё обернётся.

Когда вчерашним вечером воротился в Москву и шёл к великому князю, повстречал дьяка Федьку. За низким поклоном, что тот отвесил ему, уловил Твердя злую ухмылку.

Спрятал дьяк смешок в бороде, а глаза по боярину зыркают. У Тверди от недоброго предчувствия мороз по коже загулял. Плюнул вслед дьяку, проворчал: «Тьфу, поганец. Без крови не могет жить».

Ныне-то, ныне какая благость! Авдоха, двум мужикам не уступит, юбку за пояс подоткнула, мнёт боярину кулачищами спину, из бадейки горячей водой поливает и время от времени по боярину берёзовым веничком хлещет. Родион Зиновеич еле дух переводит. Хлебнёт из кувшина холодного кваса и снова на лавку. Что набрался насекомых за дорогу, всех Авдоха выгнала.

Твердя разомлел, тело огнём горит. Из горла не слова, хрип раздаётся:

- Поясницу, поясницу, Авдоха, подави!

И снова вспомнил пережитое волнение. Подумал: прикажи Василий отдать его, Твердю, в пыточную, сейчас не Авдоха его парила б, а дьяк Федька над ним изгалялся.

Кабы не упредил Версень Степаниду, а та не упала в ноги великой княгине и митрополиту, не миновать ему беды. Тем и отделался, что нашумел на него Василий, страху нагнал. Под конец же утих, сказал: «Тя, Родион, посылаю на Пушкарный двор боярином. Повертишься меж работного люда, поглядишь воочию, каким трудом пушки мастерят, вдругорядь не кинешь их, подумаешь».

Твердя огорчился. Придётся все дни на Пушкарном дворе отсиживать, и голубей не попугаешь, но перечить великому князю не стал. Виновен, спасибо, что живота не лишил…

Авдоха холодной водой окатила боярина и вслед горячей. Телу стало легко и покойно. Твердя попросил:

- Довольно, Авдоха, давай одёжу.

* * *

Ушли русские полки от города, но Мухаммед-Эмин в тревоге. Ертоульные доносят: под Нижним Новгородом князь Дмитрий силу копит, не иначе снова пойдёт на Казань. Ко всему из Москвы приплыли торговые гости и тоже в един голос: опередили-де они несметное войско князя Холмского. А тут ещё проклятый царевич Джаналей. Орде изменил и разослал своих людей по улусам, на Мухаммед-Эмина татар подбивает, на Казань зовёт…

Собрал Мухаммед-Эмин муфтиев и беков, мурз и темников, совет держит. Больше всех шумит муфтий Девлет. Его тонкогубый рот не закрывается. Девлет поносит темников, винит их в трусости.

У темника Омара лицо покрылось багровыми пятнами, но он сдержался. Нельзя уподобляться сварливой женщине или ревущему ослу, как случилось с муфтием.

Но вот Девлета прервал длиннолицый мурза Уляб.

- О, почтенный муфтий, - воздев руки, проговорил мурза. - Ты говоришь, как всегда, мудро, но поверь, сегодня твоя мудрость утонула в гневе. Где возьмём мы столько багатуров, как у московитов?

- Мурза Уляб, - тонкоголосо взвизгнул Изетбек, - неужели ты готовишься лизать сапоги урусам?

Уляб поднялся вперёд, метнул на Изетбека злобный взгляд. Но не успел возразить, как заговорил Омар:

- О великий хан! О достойные его муфтии, беки и мурзы. Мы дважды прогоняли урусов, и никто из вас не упрекнёт нас в трусости. Но теперь, когда к урусам пришло много воинов, разум подсказывает, мы не можем сразиться с ними в поле. Они одолеют нас числом. Если же мы закроемся в Казань-городе, они возьмут нас измором. Откуда нам ждать помощи? Крымцы и ногайцы смотрят на нас недругами, Джаналей давно ходит под Москвой, и вы видели его тумен под Казанью… Я сказал, что думаю. - Омар повернул голову к темникам. - Это же могут подтвердить и они.

Берке, Сагир, Назиб и Абдула закивали согласно.