Только в одном он был уверен полностью; беда была. Что еще мог означать голос, мысленный голос Гаррисона, телепатически зовущий его? И думая об этом, Кених понял, почему он кутил всю прошлую ночь. Причиной этому тоже был Гаррисон: Кених понимал, что происходит что-то жутко неладное и что Ричард Гаррисон был сейчас в самой гуще событий. Очень хорошо, приказы или не приказы, но Кених должен сейчас же вернуться в Англию и выяснить, что происходит, привести все в порядок, если это вообще возможно. Если с Гаррисоном что-нибудь случится, тогда, Господи, не покинь того, кто за это в ответе.
А теперь кто будет отвечать? Кених тер пальцами подбородок и хмурился долго и мрачно, с самого начала полета до конца он сидел, думая свои плохие мысли...
* * *
У Гаррисона не было больше сил, держаться. Со стоном отчаяния он ослабил мысленный захват Машины, которая немедленно упала наружу, перевернулась на бок, унося с собой несколько больших кошек и давя их. Остальные отпрыгнули в сторону и, победно рыча, бросились ко входу в пещеру Гаррисона. Одним последним ударом экстрасенсорной энергии Гаррисон откинул двух из них и ударил о розовую с прожилками колонну. Но когда эти двое упали оглушенные, другие неотвратимо бросились к нему.
В тот же момент Гаррисон почувствовал еще чье-то присутствие на краю окаменевшего леса, которое донеслось до него, как дыхание свежего воздуха в сердце горячей пустыни. Он почувствовал, как какое-то сознание касается его сознания, почувствовал тепло любви, превосходящей любовь всех других, любви этого — чужака? — к нему, и ощутил благодарность — чувство необыкновенно яростной силы.
В этот момент он также понял, что его время кончилось. Огромные кошки приближались к нему, их зубы и лапы нацелились на него. Они были на нем, да, но на них свалилась огромная черная тень, которая двигалась и разила, как черная молния; создание еще более свирепое, чей силой была, любовь, более могущественная, чем мстительная ненависть, направлявшая тигров-зомби.
Как нереальна она была — совершенно нетвердая, эфемерная, — в то же время, как это было ни парадоксально, она действовала, как коса против зрелых злаков. И Гаррисон узнал ее, вспомнил ее из того другого Мира, где когда-то он жил сам.
— Сюзи! — задохнулся он, и огромная черная собака-привидение беспокойно заскулила, прежде чем зарычать и вцепиться в горло испуганной кошке. Хотя тигры отбивались от нее огромными клыками и лапами, у них было мало шансов победить это привидение. Ее преимущество было в том, что там, где она кусала, они чувствовали это, в то время как для их лап она была эфемерным дымком. И наконец вся их свора разлетелась; и высоко подпрыгивая, с болтающимися головами, они слились вместе, сжались, стали плоскими, возвращаясь обратно в розовую стену как маленький узор в виде котенка, пойманного в навечно замороженный коралл.
Только тогда собака-привидение на самом деле расслабилась и легла рядом с Гаррисоном, ее глаза были двумя золотыми блуждающими огоньками в голове из черного дыма. Привидение и ничего больше, но обладающее волей и любовью выше понимания земного человека. Когда она лежала, положив голову на колени Гаррисона, он чувствовал ее вес, но когда он хотел потрепать ее по голове, его рука прошла сквозь нее, как будто через черное зеркало воды. Но он знал ее силу, силу ее привязанности, и это подбодрило его.
Она будет его спутницей в поиске, разнюхивая путь, ведущий к концу этого путешествия. Воспрянув духом, он поднялся и вышел из пещерки; и Сюзи была рядом, у его ног.
— Поднимись, — скомандовал он Машине.
Психомех выправился и полетел, не касаясь пола. Гаррисон забрался на Машину и позвал Сюзи занять место за ним. Она уселась там, и, несмотря на ее бестелесность, он чувствовав ее тяжелую лапу на своем плече. Хотя она была всего лишь привидением собаки, ее частое дыхание согревало ему шею, когда они ехали на Машине прочь из кораллового леса под ночным, цвета индиго, небом и бриллиантовыми звездами.
С новыми силами Гаррисон направлял массивную махину к дальнему блеску рассвета; он каким-то образом понял, что путь не будет теперь долгим, и задавал себе вопрос, каким будет конец пути...
* * *
Шестнадцать двадцать.
Кених был доволен, как таксист выполнил свою работу. Он заплатил ему, добавив большие чаевые, вошел в дом хозяина и опросил слуг. Сначала он хотел сразу отправиться в дом Вятта, но за последние три часа он изменил решение, что если.., предположим.., как он мог быть уверен, что то, что он испытал, было по-настоящему? Возможно, это было вызвано его собственным страхом за благополучие Гаррисона? И что будет, если он зря ворвется в эксперимент, в который Гаррисон добровольно включился? В этот необходимый эксперимент, если когда-либо гороскопам Адама Шенка было суждено подтвердиться, если когда-либо Томасу Шредеру было суждено рискнуть вернуться и возродиться в теле и сознании Гаррисона...
Слуги не успокоили его: Гаррисон покинул дом рано утром в воскресенье; мистер Вятт отвез его на машине. Перед отъездом хозяин предупредил их, что он может отсутствовать целую неделю. Они не должны были беспокоиться, а ждать встречи с ним. Хозяйка дома уехала в то же утро, вернулась вечером, этим утром она снова уехала. Она взяла свой автомобиль, красный “форд Капри”. Это все, что они могли рассказать.
Кених поблагодарил их, сказал, что все в порядке, и что они не должны беспокоиться. Он возьмет “мерседес”, и не знает, когда вернется; его тоже надо ждать, когда он появится. Затем он вышел в гараж...
* * *
Кених!
В светящемся рассветном воздухе Гаррисон увидел его, квадратного и приземистого, стоявшего в вышине, на взметнувшейся скале, наверху отвесного, со срезанной вершиной, пика, расплывчатый силуэт, как догорающее изображение, которое с морганием не исчезло, но, казалось, дымилось и тлело на сетчатке глаза.
И все же образ был неполным. Гаррисон вспомнил эту сцену из какого-то прежнего времени и понял, что чего-то не хватает. Машины? Да, машины. Не такой, как эта Машина, нет, но тем не менее машины. Блестящей и серебристой.
...Автомобиля? Да, автомобиля. “М..., мерседеса”!
Воспоминания хлынули в сознание Гаррисона. О Кенихе, о большом серебристом “мерседесе” с двусторонней системой управления. Он снова прищурил глаза, глядя на фигуру на высоко врезающейся в небо скале. Кених, один. Кених, как мираж, как образ.
Гаррисону пришла мысль.
Сюзи, доберман-пинчер, достаточно осязаемая, чтобы он мог почувствовать ее, когда она прижималась к нему, была всего лишь собакой-привидением, воплощением существа из другого мира или жизни. Кених тоже. Очень хорошо, если Гаррисон смог вызвать эти образы живых существ силой своего сознания, если он смог притащить их из другого Мира, — сможет ли он так же вызвать образ неживого объекта? Кених был неполон без автомобиля, как картина без рамы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});