По площади проходил немецкий оркестр, человек 80. Впереди солдат с начищенными до блеска трубами, выступавшими фридриховским шагом, шествовал невозмутимый капельмейстер с солидной метровой палкой в правой руке.
Танковой бригаде оркестр по штату не положен. Но взвод регулировщиков у нас был обучен игре на духовых инструментах. Он и представлял собой наш оркестр.
В 16.00 я и генерал Гудериан поднялись на невысокую трибуну. Нас окружили офицеры немецкого штаба и без конца фотографировали. Пошли головные машины моторизованных полков. Гудериан приветствовал каждую машину, прикладывая руку к головному убору и улыбаясь. За пехотой пошла моторизованная артиллерия, потом танки. На бреющем полете пронеслось над трибуной десятка два самолетов. Гудериан, показывая на них, пытался перекричать шум моторов:
– Немецкие асы! Колоссаль!
Я не удержался и тоже крикнул в ответ:
– У нас есть лучше!
– О да! – ответил Гудериан без особой радости.
Потом опять пошла пехота на машинах. Некоторые из них, как мне показалось, я уже видел. Очевидно, Гудериан, используя замкнутый круг близлежащих кварталов, приказал мотополкам демонстрировать свою мощь несколько раз.
Наконец парад окончился. Мы с Гудерианом стали прощаться.
– До скорой встречи в Берлине! – сказал Гудериан, садясь в машину.
– До встречи в Москве! – ответил ему я.
Нужно полагать, что ни он, ни я не предполагали, как близко были от суровой действительности. Адъютант Гудериана заверил меня, что фотоснимки завтра вручат мне. И действительно, я их получил на следующий день.
Не успела машина Гудериана завернуть за ближайший угол, как ко мне подбежал бывший немецкий комендант и с возмущением стал докладывать, что со станции не могут отойти пять эшелонов, груженных военным имуществом корпуса генерала Гудериана, на входных стрелках стоят и ремонтируются танки.
– Этого не может быть! – притворно удивился я. – Советские танки, если понадобится, пройдут без ремонта куда угодно. Сейчас выясню.
Подозвав офицера своего штаба, я приказал ему узнать, что за эшелоны стоят на станции и почему танки оказались на выходных стрелках. Через час офицер доложил мне, что груз задержанных эшелонов состоит из мягкой мебели, ковров, зеркал и прочего «военного» имущества. Мои предположения оправдались. Я спокойно сообщил бывшему немецкому коменданту, что все эшелоны, не ушедшие со станции Брест до 14.00, могут быть отправлены на запад только по распоряжению командующего армией товарища Чуйкова.
Возмущенный комендант, усиленно вращая своими безжизненными белесыми глазами, прерывающимся от злобы голосом заявил, что он пожалуется генералу Гудериану. Я ответил ему, что майор ведет себя некорректно и что я поэтому прекращаю с ним разговор. Благодаря принятым мерам эшелоны с награбленным имуществом из Бреста в Германию не ушли.
К слову сказать, об этой встрече в Бресте Гудериан упоминает в своей книге «Воспоминания солдата». Так я нежданно-негаданно был упомянут в трудах отъявленного врага советского народа».
ТАНКОВЫЙ ПОГРОМ 1941 ГОДА
Предисловие
Один из самых живучих мифов, до сих пор пронизывающих многие публикации о событиях 1941 года, – миф о подавляющем превосходстве Вермахта над Красной Армией в танках, самолетах, артиллерии и других видах вооружения. Его суть известна любому нашему читателю: «Немец давил техникой». Тучи германских самолетов, закрывавших крыльями небо над головой и гонявшихся буквально за каждым пехотинцем, стальные лавины танков, заполнивших все дороги, – вот картина, знакомая каждому, кто более или менее регулярно ходил в кино смотреть советские фильмы «про войну». Кроме того, Сталин и его преемники прочно вдолбили послевоенным поколениям тезис о «полной внезапности» фашистского нападения на СССР, прервавшего мирный труд советских граждан.
Версию о тотальном превосходстве немцев в количестве и качестве вооружения, о неожиданности их нападения, помешавшей «привести советские войска в боевую готовность», об исключительно оборонительном характере советской военной доктрины охотно поддержали в своих мемуарах все маршалы и генералы. Еще бы! Ведь это они отдали под власть оккупантов 40 % населения страны. Вместо того чтобы вразумительно объяснить причины своих сокрушительных поражений в 1941–1942 годах, они проявляли чудеса изобретательности, доказывая на тысячу ладов версию «о внезапности и превосходстве».
В воспоминаниях Жукова и Еременко, Баграмяна и Мерецкова, Ротмистрова и Сандалова непременно подчеркивается, что у противника были «самые лучшие в мире танки» и что их было очень много, а вот советские боевые машины, которые до войны с гордостью демонстрировали на всех парадах, также внезапно оказались устаревшими, пожароопасными, небоеспособными, их пушки годились только «по воробьям стрелять». Именно поэтому красноармейцам приходилось совершать чудеса героизма, забрасывая бронированные чудовища фашистов бутылками с горючей смесью, кидаться под гусеницы со связками гранат и даже истреблять вражеские экипажи топором.
Во все школьные учебники вошли слова о том, что накануне войны в западных округах СССР «насчитывалось всего 1800 тяжелых и средних танков (в том числе новейших КВ и Т-34 – 1475). Кроме того, имелось много легких танков устаревших типов с ограниченным моторесурсом. Самолетов новейших типов – 1540 и значительное количество машин устаревших конструкций». Таким образом, остальные 14 тысяч (!) танков и почти столько же самолетов «не насчитались».
Сей пассаж, несомненно, является шедевром марксистской «научно-исторической» мысли. Ведь десятком страниц раньше тот же самый источник, повествуя об успехах социалистического строительства в годы 3-й пятилетки, сообщает, что только в период с 1 января 1939 года по 1 июня 1941 года советская промышленность выпустила 17 754 боевых самолета.
Между тем Гитлер бросил на СССР армаду в составе всего лишь 3909 летательных аппаратов, среди которых были транспортные или связные. Вместе с ВВС союзных ему стран – 4642 самолета, т. е. в 3 раза меньше, чем их имелось в западных округах СССР. Что же касается танков и самоходных орудий, то их в немецких войсках, устремившихся 22 июня через границу, было 3855 единиц – в 4 раза меньше, чем в противостоящих им советских войсках! Причем на две трети танки противника были легкими, а на четверть еще и, безусловно, устаревшими.
В июне 1941 года Красная Армия, готовившаяся «освободить» всю Европу, обладала огромным количественным и качественным превосходством над Вермахтом в военной технике. Разумеется, после страшных поражений начального периода войны оно значительно уменьшилось. Но тем не менее немцы в течение всей войны никогда не превосходили РККА по числу танков и самолетов.
Почему в этой книге речь идет о танках? По той причине, что Вторая мировая война была «войной моторов», а танки повсеместно являлись главной ударной силой сухопутных войск. И еще потому, что именно в этой области вооружений преимущество Советского Союза было особенно впечатляющим. В целом РККА имела в своем составе больше танков, чем все армии мира, вместе взятые, – 25 000!
Однако Вермахт с поразительной легкостью окружал и громил в 1941–1942 годах советские дивизии, корпуса и целые армии. Несоответствие между гигантскими параметрами советской военной машины и мизерностью достигнутых ею результатов порождает два основных вопроса:
1. ПОЧЕМУ ЭТО СТАЛО ВОЗМОЖНЫМ? Ведь сказки о «полной внезапности» нападения, о лучшем качестве германского оружия, о превосходстве немцев в его количестве совершенно несостоятельны.
2. КАК ЭТО ПРОИЗОШЛО? Конкретно, как случилось, что, выведя из строя всего около 800 тысяч германских солдат, мы потеряли 8-миллионную армию? При этом на каждого погибшего красноармейца пришлось десять попавших в плен либо дезертировавших. Сражения 1941 года – не столько война, сколько массовая капитуляция Красной Армии.
Данная книга – попытка ответить на эти КАК И ПОЧЕМУ, а заодно выяснить: КУДА ПОДЕВАЛИСЬ те 28 тысяч советских танков, которые были в РККА в 1941 году.
Часть 1
ДО ВОЙНЫ
Советско-германское военное сотрудничество (1922–1933)
Если принять за аксиому, что цель любой войны – добиться лучшего состояния мира, чем довоенный, то придется признать, что Первую мировую (1914–1918) проиграли все ее основные европейские участники.
Страны Антанты, по определению «выигравшие» этот мировой конфликт, не получили от победы ничего, кроме ухудшения своего положения. Например, Великобритания затратила на войну 8 миллиардов фунтов, что было в десятки раз больше стоимости всего ее флота. В конечном итоге она заплатила за победу цену, неизмеримо превышающую все реальные или мнимые потери от немецкой конкуренции. За четыре военных года мировые финансово-кредитные потоки, ранее замыкавшиеся на лондонское Сити, переориентировались на Уолл-стрит. Следствием этого стало быстрое перетекание английских капиталов за океан. Великобритания, вступившая в войну мировым кредитором, к концу ее стала страной-должником.