оставляя адское напряжение в окаменевших мышцах. Задерживаю дыхание, ощутив скользящее прикосновение горячих ладоней к своей спине.
— В тебя, вообще, стреляли? Или все это ложь? — измученно шепчет Анджелина, догадываясь, что ничего сегодня от меня не добьется.
— Много говоришь, — повторяю недавнюю фразу. — Давай начнем с приятного, — резко развернувшись, я впечатываю обнаженное тело в стенку из каленого стекла, которое с лёгкостью выдержит вес нас обоих. — Давно тебе делали приятно, красавица? — хрипло бросаю в запрокинутое лицо, жестко толкаясь набухшим членом в ее живот.
— Давно, — шепчет, смаргивая влагу с ресниц. — Очень давно, Коул.
— Соскучилась, наверное? — я грубо смеюсь, опуская руку между ее ног. Она кивает, не пытаясь сопротивляться, облизывает губы. Не разрывая зрительного контакта, раздвигаю идеально гладкие складки, обвожу по кругу чувствительную точку, надавливаю сильнее и снова невесомо кружу. — Красиво врешь, — хриплю я, резко вставляя в нее два пальца.
Такая тугая и мокрая, сука. Яйца поджимаются от бешеного напряжения в паху, трусь каменным членом о ее живот, едва не взрываясь. Растягиваю пальцами, двигая рукой все быстрее Она мотает головой, шумно дышит, приподнимаясь на носочки, разводит ноги, позволяя мне трогать ее щелку так, как вздумается, глядя на меня с отчаянным желанием.
— Такие красивые девочки редко ходят не траханными. Особенно такие горячие, как ты, детка, — наклоняюсь к приоткрытым губам, касаюсь языком нижней. Она подается вперед, целуя первой, и я жадно набрасываюсь на ее рот. Ангел сдавленно стонет, наши языки сплетаются, трутся друг о друга, требуют большего, еще и еще.
— Говоришь, жена ты мне, красавица? — оторвавшись от ее губ, я опускаю взгляд на красивую грудь с призывно торчащими сосками. Из горла рвется голодный утробный рык, услышав который загнанная в капкан малышка сдавленно всхлипывает.
— Ты знаешь, что это я. Не притворяйся сейчас. Я не заслужила твоей злости. Я без тебя не жила, Коул. Ничего без тебя не было. Мир бесцветным стал, пустым. Не надо так…, — умоляет она, проливая реки слез. Я размазываю их пальцами, пробую на вкус. Одной рукой прихватываю ее бедро, приподнимая и отводя в сторону, второй крепко удерживаю за шею.
— Не похожа ты на мертвую, ангел, — лизнув соленые от слез губы, поглаживаю пальцами трепещущее горло. Такая хрупкая и одновременно сильная. — Живая, девочка моя, — хриплю я, резким толчком вбиваясь в нее снизу. Полностью, до упора, содрогаясь и рыча от удовольствия. Ахнув, она широко распахивает глаза, губы рвано хватают воздух, лицо пылает… смущение, возбуждение, страх? Или все вместе? Мозг не способен анализировать, когда мы оба голые, кожа к коже. Гребаный рай. Она такая же узкая, как в нашу первую брачную ночь. — Детка, прости. Нежно не могу, — крепче сжав пальцы на ее шее, быстро выхожу и врезаюсь вновь, ускоряя ритм с каждым новым ударом.
— Не надо нежно. Хочу так, — стонет ангел, целуя, облизывая и кусая мои губы, цепляется за мои плечи, раздирая их в кровь. Обхватывает мои бедра стройными ножками и двигается вместе со мной. Остервенело, дико, неудержимо, по-звериному, в одном безумном ритме. Вода хлещет на нас сверху, разбрасывая брызги, смывая с наших сплетающихся тел следы усталости и бешеного секса, укрывая клубами пара, словно тёплым покрывалом.
Глава 21
Мердер
Первые утренние лучи застают нас в постели, на скомканных мокрых простынях. Солнечные зайчики приветливо прыгают по стенам и потолку, а мы лениво и с каплей грусти наблюдаем за их веселой суетой. Так быстро подкрался новый день. Нам не хватило ночи. Наверное, нам не хватило бы даже вечности, будь она в нашем распоряжении.
Ангел лежит на моем плече, кружа пальчиком по шраму от пули. Задумчивая, удовлетворенная, измученная, непривычно тихая. Нам снова нужен душ, на этот раз холодный, чтобы не начать сначала и не затрахать друг друга до полной отключки. Я бы не отказался от такого сценария, но ангел явно не выдержит еще один марафон.
Я глажу ее спину, считая пальцами хрупкие позвонки, и рассматриваю наколотые буквы на костяшках Анджелины. Брейн. Она набила их уже позже, когда меня не стало в ее жизни, и я бы не хотел, чтобы они там были…, если бы я действительно умер. Не могу объяснить причину самому себе, но что-то внутри протестует. Мои татуировки — это история боли и ярости, нанесенная поверх шрамов. Мысль, что я стал для ангела таким же кровоточащим шрамом, рвет мою душу на части.
Мы же о другом будущем с ней мечтали. Совсем о другом. Кто виноват, что нам досталась только боль?
Я?
Сложилась бы наша жизнь счастливее, если бы много лет назад, в саду Саадатов я послал бы подальше дочку шейха, вместо того, чтобы угостить ее сигаретой?
Мы стали бы счастливее, если бы я не захотел узнать ее лучше? Если бы не увлекся нашей игрой настолько, что устроил в своем убежище личный алтарь, посвящённый вздорному капризному ангелу?
Мы стали бы счастливее, если бы я не решил, что, достигнув совершеннолетия, принцесса станет только моей, даже если весь мир будет против?
Мы бы стали счастливее, если бы я не вывез ее из Анмара и не заставил стать моей женой?
Мы бы стали счастливее… если бы тех трех месяцев бегства никогда не было в нашей жизни?
Я потратил долгие месяцы, чтобы ответить на эти вопросы. Изо дня в день на протяжении четырех лет я пытался вычислить, в какой момент был запущен механизм неизбежного крушения. Для нас обоих.
И я хотел бы испытывать чувство вины, раскаяние и сожаление, но парень без сердца и совести может только эгоистично брать… и любить всей душой, которая все-таки у меня есть.
— Здесь нет татуировки, — приподнявшись на локте, ангел снова дотрагивается до белёсого рубца на моей груди.
— Есть шрамы, которые не стоит прятать. Они напоминают не только о боли, — поймав ее ладошку, я мягко целую поочерёдно каждый пальчик. Она горько улыбается, нежно касаясь моей щеки.
— Это цена нашей любви, — шепчет ангел. — Я молила бога, чтобы все, что случилось тогда, оказалось страшным сном. Готова была отдать все наши счастливые воспоминания за твою жизнь, стереть из памяти. Никогда тебя не встретить… — наклонившись, она проводит по моим губам своими. — Я саму себя обманывала. Без тебя ничего нет… Я бы прожила пустую жизнь, не зная этой адской боли. Не зная тебя. А это страшнее всего, что может быть, хуже, чем смерть. Блуждание в пустоте.
— Ты могла встретить кого-то другого, детка, — прихватив ее подборок, я смотрю в горящие уверенностью глаза.
— Но