Капо наклонился и поцеловал меня в макушку. Затем он выскользнул из меня, оставив меня опустошенной, стремящейся к нему. Капо оперся на здоровую руку, повернувшись ко мне лицом, и взял мои руки в свои, баюкая их.
— Мое сердце в твоих руках, Марипоса. Вены у тебя уже есть.
— Сердце… о. Вены — это те три плохие вещи. А теперь давай о хорошем?
Он поднес мои руки ко рту. Апельсиновый цвет. Он вдохнул вокруг моего пульса, задержав дыхание, а затем медленно выпустил теплый, обволакивающий воздух из своих легких.
— Хочешь знать, почему я не сказал тебе, кто я? Semplicemente. Все просто. Я не хотел, чтобы ты это поняла. Если бы ты это сделала, мне было бы страшно думать, что ты уйдешь от меня, что ты пошлешь меня к черту, выйдешь замуж за кого-нибудь другого. Я не сказал тебе, потому что, semplicemente, мне нужна твоя компания. Твое внимание.
Мне нужно исчезнуть, чтобы меня увидели. Он был одинок, чертовски одинок из-за этих безжалостных ублюдков.
— Ты нужна мне на всю оставшуюся жизнь, Марипоса. Мне нужно, чтобы ты вся полностью, без остатка принадлежала только мне. Ossa delle mie ossa; carne della mia carne; la mia bella donna; mia moglie. Кость от кости моей, плоть от плоти моей, моя прекрасная женщина, моя жена.
— Значит, тебе не пришлось ничего выдумывать? — Я моргнула, глядя на него. — У тебя все это время было сердце?
— Да, верно. Ты. Ты — мое сердце. — Капо взял мои руки и поднес их к своей шее, прямо над шрамом. — Если бы этого не было. Голоса. Как я мог бы сказать тебе, Марипоса? Если бы слов больше не существовало, если бы кто-то украл их, как бы мы общались? Действиями. Дела говорят сами за себя. Тебе не нужны слова, чтобы что-то сделать реальным.
— Действия, — прошептала я. — Твоя жизнь. Ты пожертвовал своей жизнью ради меня.
Он наклонил свою голову к моей.
— Nel mio mondo l'amore ti farà solo uccidere. Sono un uomo morto dalla notte in cui ti ho lasciato alle spalle.
Перевод его слов был немного расплывчатым, но их смысл был острее меча, готового убить за любовь.
В моем мире любовь только убьет тебя. Я был мертвецом с той ночи, когда оставил тебя.
Я отстранилась, чтобы лучше видеть его, но Капо только притянул меня ближе, так близко, что я не могла дышать. Так близко, что мое дыхание было его, а его — моим.
Non servono più parole. Больше слов не требовалось, так как он позволил мне спокойно плыть в потоке.
26
МАРИПОСА
Каким-то чудом мне удалось убедить мужа взять выходной. Не только день, но и ночь. После того как дом Харрисона был изрешечен пулями, было трудно находиться вдали от него.
Мои кошмары становились только хуже.
Это был один и тот же повторяющийся снова и снова сон, за исключением того, что крови с каждым разом становилось все больше. Я глядела вниз, и она медленно подползала все ближе и ближе к моим ногам. Я все еще не могла пошевелиться. Только кричать.
Наяву, а не во сне, он иногда стоял рядом со мной. В другое время Капо делал свое дело. Отомстить семье Скарпоне было для него делом всей жизни. Работой, которую он очень любил. Когда Капо признался мне, что не убивал их, потому что все было бы слишком быстро кончено, я сразу все поняла.
Это положит конец его процессу пыток над ними. Когда он наебывал их, играя с ними в своеобразную игру, он получал от этого кайф. Как только они умрут, все будет кончено, и ему придется иметь дело… с самим собой.
Больше всего меня беспокоило, доберется ли он до них первым? Или они, наконец, преуспеют и прикончат его?
Это была игра с очень высокими ставками.
Жизнь, зародившаяся у меня в животе, довела дело до точки невозврата.
Я провела рукой по животу. На прошлой неделе мой живот, казалось, взорвался. На мне было обтягивающее темно-синее платье, которое было эластичным, но облегающим, и со всех сторон было видно, что я беременна.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Марипоса.
Мне потребовалась минута, чтобы понять, что Капо что-то сказал мне. После приема у врача, где УЗИ подтвердило, что ребенок-мальчик, он повел меня поесть в пиццерию «У мамы». Мы сидели впереди, на табуретах, повернувшись друг к другу.
— Да?
Капо ухмыльнулся мне, а затем взял фотографию УЗИ, которую я положила между нами, прислонив ее к меню десертов. Он сверкнул ей передо мной.
— Хочу, чтобы у него был твой нос.
— Твои глаза и мой нос? — усмехнулась я.
Капо вернул фотографию на место, провел пальцем по моему носу и поцеловал в кончик. Его руки обхватили мой живот, баюкая его, будто это был футбольный мяч.
— Мне приятно, что все знают, что я тот, кто сделал это с тобой.
Я чуть не выплюнула свой напиток, глоток которого сделала.
— Тебе нравится, что все знают, что я забеременела от тебя?
Капо наклонился еще ближе, держа руки на моем животе. Мое колено было близко к его промежности.
— Нет, что все знают, что это я тебя трахаю.
Я закрыла глаза, а мое дыхание вырвалось изо рта в резком порыве.
— Забудь про пиццу. Пойдем домой.
— Почему домой? У них есть задняя комната.
Я отстранилась от моего мужа, пытаясь рассмотреть его лицо. Капо был совершенно серьезен.
Официантка поставила наши салаты с громким звоном! по старой стойке. Секундой позже мужчина в фартуке, повязанном вокруг талии, просунул нашу пиццу между двумя мисками.
— Вот и хорошо, — сказала официантка и поспешила в противоположную сторону, чтобы принять новые заказы.
Их обслуживанию клиентов не хватало утонченности, но эй, еда была потрясающей. Это было все равно, что иметь врача-мудака, напрочь лишенного манер у твоей постели, но он был бы лучшим врачом-мудаком без манер у твоей постели.
Мои глаза метались между едой передо мной: мужчиной — и настоящей едой передо мной — пиццей и салатами.
Капо откинулся на спинку стула, заливаясь хохотом.
— Ты только что скрутила мои яйца.
Не дожидаясь ответа, я принялась за салат. Иногда мне нравилось класть листья салата на пиццу и сворачивать ее. «У мамы» была лучшая итальянская заправка.
— Я не трогала твои яйца, Капо.
— Вот именно. Ты просто выбрала это, — он махнул рукой в сторону стола, — вместо меня. Ты ранила мои яйца, даже не прикоснувшись к ним.
— Я не выбирала одно из двух, — сказала я и откусила кусочек пиццы, чуть не застонав. — Ты — десерт.
Капо наклонился очень медленно, а кусочек салата, который я только что проткнула, был на пути к моему рту. Медленно, о, так медленно, Капо облизал мою нижнюю губу, слизывая с нее остатки заправки.
— Все куда вкуснее, если это побывало в твоем ротике.
Мне было трудно снова найти удовлетворение в еде, но через минуту или две, когда Капо начал есть, мой голод стал еще сильнее. Он даже не спросил. Капо заказал еще одну пиццу, заметив, как много я ем.
— Салат здесь тоже очень вкусный, — сказала я.
Он заказал еще.
— Так я и познакомился со стариком Джианелли. — Капо вытер рот салфеткой. Мы все еще смотрели друг на друга, и он протянул руку и тоже вытер мне лицо. — Я заглянул сюда за пиццей.
— Так вас двоих связала любовь к пицце?
Капо протянул руку и схватил меню с подставки. Он указал на какую-то точку внизу.
— «Все ингредиенты местного производства или импортируются из Италии», — прочитала я вслух.
— Старик Джианелли привозил им чеснок из своего сада. Старые хозяева дружили с ним. Мой дед приехал из Италии, и я привез его сюда. Они встретились. Поладили. Долгое время они играли в заочные шахматы по почте. Они перестали разговаривать после того, как я оставил тебя с ними. Поддерживать контакт было небезопасно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Нонно доверял Папаше?
— Ага. — Капо сделал глоток воды. — Он хорошо их узнал. Так я узнал обо всех бедах Джослин. Ты была желанной. Может быть, даже нужной в их жизни.