Некоторое время он наблюдал за ежом, осушившим свою мисочку и обнюхивавшим валявшуюся на полу колбасную кожурку, а затем продолжал:
– Так вот. По поводу Федерико вы себе, должно быть, тоже ломаете голову. Но это уже из другой оперы. О том, что он незаконный сын барона, вы, вероятно, уже и сами догадались. Это известно всем и каждому в деревне. И лишь по вопросу о том, кто его мать, мнения расходятся. Есть люди, которые утверждают, будто он сын покойной сестры барона. Я этого мнения не разделяю. Мальчуган причиняет барону немало хлопот. Он развит не по годам и уже успел влюбиться в маленькую Эльзу. Теперь вы понимаете, почему барон вынужден был удалить ребенка из дому? Любовь между братом и сестрой! И откуда только это взялось у мальчугана? Да, у нашего друга барона забот не занимать!
Не давая мне времени проглотить услышанное, он продолжал:
– А затем эта так называемая «ассистентка»! Прямо курам на смех! Лаборатория, разумеется, всего лишь предлог. Но особенно пикантно то обстоятельство, что барон поселил ее в пасторском доме. Чрезвычайно хитро, я сказал бы даже, чересчур хитро! Оставляю пока в стороне вопрос о том, для кого он вообще выписал ее из Берлина – для себя лично или для этого своего странного приятеля, русского князя, о котором никто ничего не знает. А может быть, они столковались друг с другом – есть ведь на свете натуры, которым чуждо чувство ревности. Но вот почему господин пастор смотрит сквозь пальцы на то, что происходит в его доме?
Я не могу припомнить, о чем еще говорил школьный учитель. Мои воспоминания неясны и расплывчаты. Думаю только, что я сумел сохранить самообладание и не позволил ему заметить, что творилось у меня внутри.
Мне смутно припоминается, что я перелистывал какую-то толстую тетрадь. Что в ней было, я не знаю – возможно, учитель заставил меня ознакомиться со стихами собственного сочинения. Еще я рассматривал какую-то книгу с изображениями растений и лишаев. Затем учитель, по-видимому, вышел вместе со мною из дому и провожал меня значительную часть пути, потому что я вижу нас с ним на деревенской дороге, вижу, как он приветствует кого-то, размахивая своей зеленой шляпой, а затем поспешно удаляется по направлению к деревне, словно бы вдруг испугавшись меня.
После этого я, должно быть, некоторое время бродил один по округе. Но с какой целью я насовал себе в карманы камни, которые обнаружились там в тот вечер, – не могу сказать. Может быть, я сделал это для того, чтобы отгонять собаку, привязавшуюся ко мне на шоссе. Не помню уж, где я потерял свою шляпу, но насчет пальто абсолютно уверен – я бросил его возле пруда. Там его на следующий день нашла дочь хозяина постоялого двора, когда ехала в своей таратайке на станцию.
Каким образом я в своем легком костюме добрался обратно в деревню – об этом в моей памяти не сохранилось ни малейшего воспоминания. Память моя проясняется лишь с того момента, когда я оказался в лаборатории.
Из соседней комнаты до меня донесся сквозь полуоткрытую дверь голос Бибиш:
– Секундочку, сейчас можно будет войти. Не оборачивайтесь! Который час? Что это все вообще значит? Почему вы не постучались?
Глава 14
Она вышла ко мне навстречу в кимоно из желтого китайского шелка и красных шелковых туфельках. На ее лице играла вопросительная улыбка. Казалось, она задавала мне вопрос: «Нравлюсь ли я вам в этом наряде?»
Потом она посмотрела на меня, и на ее прелестном, ясном личике появилось выражение тревоги, хотя враз застывшая улыбка и не сходила с него еще несколько секунд.
– Откуда вы? – спросила она. – Почему вы так уставились на меня? Что случилось?
– Ничего не случилось, – ответил я, с трудом подбирая слова; голос мой показался мне чужим. – Я был не в себе… Гулял, бродил Бог знает где… А теперь вот пришел спросить вас кое о чем.
Она испытующе поглядела на меня.
– Ну? Спрашивайте! Господи, как вы ужасно выглядите! Садитесь же!
Она бросила на пол подушку, положила поверх ее другую и уселась, обхватив руками колени. Ее лицо было обращено ко мне.
– Что же вы не садитесь? Ну вот, так-то лучше. Теперь говорите. У меня есть свободных полчаса.
– Полчаса? – повторил я. – А затем? Кто придет затем? Барон или русский князь?
– Барон, – ответила она, – Но разве вам не все равно?
– Да, пожалуй, – сказал я. – Мне все равно. Мне все опостылело с тех пор, как я узнал… Она приподняла голову.
– Ну, и что же вы такое узнали? Ее спокойный взгляд смутил меня.
– Того, что я знаю, – с усилием проговорил я, – с меня хватит. Он приходит после обеда или приходит вечером и остается до трех утра…
– Совершенно верно, – сказала она. – Однако вы отлично осведомлены. Я слишком поздно ложусь, а ведь мне так необходим сон. Бедняжка Бибиш! И это все? Вы, значит, ревнуете меня к барону? Должна признаться, что меня это радует. Выходит, милостивый государь и впрямь ко мне неравнодушен. Правда, он мне никогда об этом не говорил, хотя мы и знакомы с ним целую вечность. Нужно сказать, что этот самый милостивый государь вел себя по отношению ко мне довольно некрасиво. Но все это прощено. Бибиш чрезвычайно великодушна. Итак, милостивый государь изволит любить меня…
– Теперь уже нет, – сказал я, обозленный ее насмешливым тоном.
– Неужели? – ужаснулась она. – Что, любовь прошла без следа? Жаль, очень жаль. Ваши чувства всегда столь непостоянны?
– Бибиш! – воскликнул я с отчаянием. – Почему вы мучаете меня? Вы насмехаетесь надо мною. Скажите же мне наконец правду, и я уйду восвояси.
– Правду? – спросила она совершенно серьезным тоном. – Нет, я и впрямь не знаю, о чем вы думаете в настоящий момент. Я всегда была откровенной с вами, может быть даже чересчур откровенной, а этого женщина никогда не должна позволять себе с мужчиной.
Я вскочил на ноги.
– Да сколько же это будет продолжаться?! Я не в силах больше выносить ваших насмешек. Неужели вы думаете, будто мне неизвестно, что все это только предлог и что ваша лаборатория (я указал на открытую дверь в лабораторию) на самом деле… Он выдает вас за свою ассистентку, а в действительности…
– Ну, что же вы замолчали? Договаривайте до конца! В действительности же я его любовница. Вы ведь это хотели сказать.
– Да. Его или князя Праксатина.
Она подняла голову и посмотрела на меня широко раскрытыми, изумленными и немного испуганными глазами. Затем ее передернуло от отвращения.
– Любовница Праксатина! – прошептала она. – О Господи!
Она вскочила и бросила подушки на диван.
– Любовница этого болвана, этого медведя! И все это только предлог – и работа, и лаборатория, и «пожар Богоматери»! Объясните мне только одно: как вы додумались до всего этого? Нет, нет, не говорите ничего, я не хочу ничего слышать! Молчите, умоляю вас! Я хотела бы только узнать, как у вас хватило мужества сказать мне такое… Для этого ведь нужно изрядное мужество… И кто вам дал право…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});