— Больше красивых офицеров, — язвительно сказала я ей.
Она показала мне язык.
— Ревнуешь? — спросила она.
— Нисколько.
— Врунишка.
Я пожала плечами.
— Это твоя сфера.
— Бедная Друзилла, если бы ты только попыталась представить, какие они чудесные. Они полюбили бы тебя.
— Оставляю все это тебе. Она тихо рассмеялась.
Как всегда, она была очень занята своим внешним видом и тем, что следует надеть, чтобы усилить впечатление. Она нашла какие-то экзотические духи, которые ей очень нравились. Я удивлялась тому, как мало изменила ее жизнь. Отвратительный случай с фальшивым графом прошел бесследно, оставив ее нераскаявшейся и способной забыть о Флер так, будто ее и не было. О ней заботились другие. Я думаю, что Лавиния, должно быть, вообразила, будто вокруг нее всегда будут те, кто станет ей потакать. Но она по-своему любила меня, она любила мой завуалированный критицизм. Если я когда-либо грозилась уйти, она била тревогу. Это давало мне преимущество, в котором я постоянно нуждалась. Она поняла и примирилась с этим. И, несмотря на все это, я тоже испытывала к ней любовь, хотя часто находила ее поведение возмутительным.
Лавиния, следуя обычаю хозяйки дома, каждое утро общалась с Хансамом, обсуждая меню на день. Это удивило меня, поскольку в Бомбее, где это тоже было ее долгом, она избегала этого. Но теперь она проделывала это регулярно. Я должна была выяснить, почему.
Большой Хансам с обычной пышностью приходил в верхнюю часть дома, и Лавиния принимала его в небольшой комнате типа будуара рядом со своей ванной комнатой. Она бывала одета в украшенный лентами пеньюар или другую женскую одежду, которую я считала неблагоразумной.
Казалось, она не понимала, что это была церемония — почти ритуал. Хозяйка дома должна сидеть за столом, величественная и аккуратная, и внимательно слушать предложения Хансама, иногда спрашивая, делая предложения, а затем, возможно, уступая или настаивая, как того требует этикет.
С Лавинией вся процедура была иной. Я знала, почему она раздражена. Это было потому, что величественный Хансам, успешно выходя из своей царской ауры, показывал, что он находит ее красивой.
Дугал и Фабиан, как правило, отсутствовали большую часть дня; иногда они ужинали дома, иногда — в другом месте. Дугал приходил чаще, чем Фабиан; тот, казалось, был более тесно связан с Компанией.
Я ела с ними. Мне хотелось знать, что по этому поводу думает Элис, поскольку она ела в детской или в своей комнате. Я пыталась объясниться с ней.
— Я думаю, это потому, что меня считают кем-то вроде компаньонки графини. Я знаю ее с детства… понимаете… В данный момент Лавиния, оказывается, хочет, чтобы я была там. Конечно, она может изменить свое решение. Она очень непредсказуема.
— Мне так лучше, — проговорила Элис. — Это меня устраивает.
— Я надеюсь, что вы не придаете этому значения… правда?
— Моя дорогая Друзилла, почему я должна это делать? Мне иногда жаль вас… что вы должны проводить так много времени с графиней.
— Я хорошо ее знаю. Я не позволяю ей кидаться на меня.
— Она кажется очень безрассудной женщиной.
— Она всегда была такой.
— Я так и подумала, но считала, что жизнь здесь должна бы отличаться от жизни в Англии.
Я согласилась; Лавиния часто была моей головной болью. Ну что ж, если неприятности возникнут здесь, у нее есть муж и брат, чтобы помочь ей.
Мы ужинали. Фабиана с нами не было; были только Дугал, Лавиния и я. Мы вели общий разговор и вскоре, когда закончили еду, Лавиния сказала, что она собирается ложиться спать.
Так Дугал и я остались вдвоем.
Мы были в гостиной. Дневная жара спала, и вечерняя прохлада была восхитительной.
— Парки так прекрасны при лунном свете, — сказал Дугал. — Если мы погасим лампы и отдернем шторы, мы полюбуемся видом.
Он так и сделал, раздвинув шторы. Он оказался прав. Вид был захватывающе прекрасным. Я могла видеть пруд с цветами, плавающими на его поверхности, и баньян, выглядевший таинственно при бледном свете.
— Не так часто нам предоставляется возможность поговорить наедине. Это редкая удача, Друзилла, — проговорил Дугал.
— Я знаю, что вы тоскуете по дому, Дугал.
— Каждый день немного приближает к дому.
— Вы решили уехать, когда истекут ваши два года?
Он кивнул.
— Я так думаю. Люди должны проживать свою жизнь так, как они хотят, вы согласны?
— Да, я думаю, что вы правы… предполагая, что, поступая так, они никому не вредят.
— Я никогда к этому не стремился.
— Нет. Вы стремились спокойно жить под сенью науки, в окружении своих книг.
— Я думаю, что вы меня хорошо знаете, Друзилла.
— Вряд ли кто должен понимать, что вы хотите от жизни.
— Я хотел бы читать… учиться все время. Нет ничего более волнительного, чем обнаруживать новые факты о мире, в котором мы живем. Я удивляюсь, как можно не понимать этого. Мне кажется, что многие гоняются за тенью.
— Возможно, что другие то же самое думают о вас. Взгляд на жизнь у всех разный. То, что волнует одного, раздражает другого.
— Как вы правы.
— Это то, что мы должны помнить.
— Я очень хочу вернуться домой. Здесь я не чувствую себя счастливым. Мне кажется, что здесь в воздухе ощущается нарастающее зло.
— Вы действительно чувствуете это?
— Мне кажется, что эти люди следят за нами… намеренно. Кажется, что они говорят: «Вы чужие. Убирайтесь».
— Вы говорили с Фабианом?
— Мой шурин — практичный человек. Как говорится, он твердо стоит на земле. Ему подходит быть здесь авторитетом, что это не годится для меня. Поэтому вы понимаете, почему я твердо планирую уехать домой, когда закончатся два года, и жить там.
— Если у вас такое настроение, почему вы не уедете раньше?
— Я должен предупредить заранее. Во всяком случае, я намекнул. Я сказал им, что дома у меня имеются на это кое-какие причины. Вся беда в том, что семья много лет связана с Компанией. Ожидается, что тот, кто входит в эту семью, продолжит традицию.
— Бедный Дугал!
— О, я заслужил такую судьбу. Я делал одну ошибку за другой.
— Я думаю, что это присуще большинству из нас.
— Вы не совершили ни одной.
Я подняла брови и рассмеялась..
— Я уверена, что делала.
— Ни одной серьезной, Друзилла. Бессмысленно пытаться скрывать то, что очевидно. Я совершил как раз ту самую ужасную ошибку, на которую способен человек.
— Вы уверены, что хотите говорить об этом со мной, Дугал?
— С кем же еще я должен говорить?
— Может быть, с Фабианом.
— С Фабианом? Эти Фремлинги слишком эгоцентричны, чтобы вникать в проблемы других.
— Я уверена, что Фабиан посочувствовал бы. — Он не отвечал и я продолжала. — Это ваша женитьба?