Читать интересную книгу Мы идeм по Восточному Саяну - Григорий Федосеев

Эти строки были записаны мною на Агульском перевале, когда я последний раз смотрел на пройденный путь. Я пошел по следу каравана.

С перевала тропа, виляя по крутому спуску, увела нас в глубокую троговую долину реки Малый Агул. Чем ниже, тем положе спуск. Склон затянут высоким травостоем и редколесьем. Тропа затерялась, но путь был хорошо виден, и мы скоро достигли дна долины. Никак не ожидали в таких горах встретиться с типичной тундровой марью, покрытой буграми, лишайниками, мхами да чахлыми лиственницами. Свернули вправо к горам и там, пробираясь по кромке болота, случайно увидели срубленное деревцо. Несколько ниже мы нашли и признаки жилья -- полусгнившие пятиножки от дымокуров для оленей.

Горы заметно теряли высоту и все больше закутывались в темные полы кедровой тайги. Шире открывался горизонт. Хотя мы и имели на два человека одну верховую лошадь, все же шли медленно. За тундрой путь перерезала старая гарь. Тут мы и заночевали.

День прошел без треволнений, и это ободряло нас. Но мы не были уверены, что тропа, по которой шли, доведет нас до населенного пункта, судя по следам -- ею пользовались только звери. Страшно было подумать, что она может затеряться и тогда нам придется самим прокладывать проход по совершенно незнакомым горам.

На второй день, 17 июля, караван перешел Агул, и тропа подвела нас к речке Мугой -- левобережному притоку Агула. На ее берегу стояло охотничье зимовье.

-- Слава богу, до жилья добрались, теперь не пропадем, -- сказал Павел Назарович, слезая с коня.

От зимовья тропа раздвоилась: одна пошла вверх по Мугою, а вторая, поднявшись на береговую возвышенность, убежала на север. Мы не знали, какой ехать, поэтому решили остановиться.

Зимовье было не старое, с большим навесом перед входной дверью. Внутри стояла железная печь, на низких нарах лежала еще не пожелтевшая хвоя, на земле свежие стружки, окурки, остатки трапезы. В углу висела железная чаша, вернее, глубокий противень для варки маральих рогов. Видно в зимовье совсем недавно жили охотники за пантами.

-- Куда же они уехали? -- произнес Лебедев.

-- А вот читайте, -- сказал Павел Назарович, показывая на воткнутый в землю таган. -- Их было двое, и уехали они в северном направлении.

Алексей поднял таган и мы увидели на конце две свежие зарубки.

-- Написано ясным почерком, -- сказал он, отбрасывая таган в сторону.

Старик вдруг переменился.

-- Будто и грамотный ты человек, Алексей, читать умеешь, а обращаться с письменностью не можешь. Не для тебя одного оставили люди эти заметки. Может быть, тут их товарищи промышляют. Приедут, таган найдут, а куда ехать, не узнают и скажут: какие-то шкодники тут были.

Старик бережно воткнул таган на прежнее место. Алексей, чувствуя за собой вину, принес камней и укрепил его.

Прежде чем трогаться дальше, решили произвести рекогносцировку обеих троп.

Трофим Васильевич с Лебедевым уехали по Мугою, а я с Козловым -- на север.

Через три километра тропа привела нас к искусственным солонцам, сделанным в горе, и ушла дальше по распадку. Теперь на тропе, кроме звериных следов, были и конские. Мы продолжали ею ехать на север и скоро оказались в долине реки Малый Мугой. День уже был на исходе. Пришлось заночевать.

Собирая на ночь дрова, Козлов неожиданно наткнулся на срубленный пень, окликнул меня.

-- Вот диво, ведь в прошлую осень кто-то был тут, -- показывал он на сваленное дерево. -- Его не промышленники срубили, видишь кругом обрублено, по-женски. Орехи добывали девчата.

Козлов был прав, кедр был срублен неопытной рукой. Это открытие окрылило наши надежды.

Утром, продолжая путь, обследовали северный склон горы, под которой ночевали, и там тоже обнаружили такую же порубку. Спустились ниже. Тропа неожиданно расширилась, и на ней мы увидели свежий отпечаток конских копыт и след волокуши.

-- Где-то близко люди живут, охотнику волокуша зачем? -- говорил Козлов, поторапливая коня.

Спустились на дно сухого распадка. Вдруг к нам выскочила мохнатая собачонка. От неожиданности она остановилась, ее обвислые уши насторожились, она взвизгнула и стала улепетывать своим следом.

Сомнений не было -- близко жилье. И действительно, вскоре впереди показалась струйка дыма.

-- Люди!.. -- крикнул Козлов.

За поворотом перед нами словно вырос барак, и сейчас же неистово залаяла все та же лохматая собачонка. Мы остановились, слезли с лошадей. В открытой двери показалась женщина, да так и застыла в страхе.

-- Не бойтесь: свои!.. -- крикнул я.

А женщина оцепенела. Она хотела крикнуть, но звука не получилось. Из руки упало на пол блюдце, и разбилось.

-- Мы свои, -- повторил я, поднимаясь на крыльцо.

Женщина пропустила пас внутрь помещения.

В углу, освещенном небольшим пучком света, падающего из окна, сидело за столом четверо мужчин.

-- Здравствуйте!.. -- произнес Козлов.

Сидящие за столом повернулись и тоже замерли в недоумении.

Наша встреча оказалась обоюдонеожиданной, и какую-то долю минуты мы молча рассматривали друг друга.

-- Документы у вас есть? -- послышался голос низкого тона, в котором явно прозвучала растерянность.

-- Мы из экспедиции, -- с трудом произнес я и нахлынувшая вдруг радость перехватила горло, от запаха чего-то вкусного, жарившегося на плите, у меня помутнело в глазах. Мужчины продолжали испытующе осматривать нас с головы до ног.

Только теперь, взглянув на них и на свою одежду, я все понял. На пас были трикотажные рубашки, совершенно выцветшие от солнца, дождя и костров, украшенные множеством заплат, а вместо брюк -- настолько странное одеяние, что для него невозможно было придумать названия. Худые, истощенные лица и обнаженные части тела до крови были изъедены мошкой и комарами. На ногах поршни, наружу шерстью, а у пояса -- охотничьи ножи. Мы скорее напоминали пещерных людей, случайно попавших в барак, или бродяг, чем участников экспедиции.

-- Какие документы, мы вот уже месяц хлеба не ели, -- процедил сквозь зубы Козлов.

Мужчины поднялись, стали приглашать к столу, но все еще с опаской поглядывали на нас. Я снял с плеча штуцер, отстегнул ремень с ножом и все это оставил в углу барака. Атмосфера недоверия сразу исчезла. Разве можно было устоять против соблазна, не присесть за стол, не отведать хлеба, того самого хлеба, что так долго мучил наше воображение; яичницы, распластанной на сковородке, отказаться от сахара, от соли. От одной обстановки человеческого жилья кружилась голова. Трудно передать состояние, какое охватило нас, и мы, буквально опьяненные этой неожиданной встречей, присели к столу.

Хозяйка подошла к нам и убрала все съестное.

-- Голодному человеку много есть нельзя. Я сейчас приготовлю, минутку подождите, -- и она подала нам по стакану сладкого чая и по кусочку хлеба, намазанного маслом. После первого глотка пропал аппетит, хлеб показался горьким, захотелось спать.

Как оказалось, мы вышли на реку Негота, приток малого Агула, где жили две семьи старателей. Кроме них, в бараке находился начальник Караганского приискового управления и сборщик золота. Я коротко рассказал о судьбе экспедиции, о наших скитаниях, о том, что на Мугое осталось десять человек, изнуренных недоеданием и не знающих, что так близко живут люди.

Скоро мы уснули, обогретые радушным приемом.

-- Вставайте, уже третий раз завтрак подогреваю,-- услышали мы голос хозяйки, возившейся у летней печи. -- Мужчины давно ушли к вашим.

-- Как к нашим, в дождь? -- переспросил ее Козлов.

-- А дождь-то что им, не размокнут. Товарищи-то ваши голодные.

-- Почему же нас не разбудили, я бы пошел с ними.

-- Они и сами найдут, -- ответила женщина, махнув рукой в сторону убежавшей тропы на юг.

К нам подошел начальник Приискового Управления.

-- Мы сейчас отъезжаем. Что вам нужно, чтобы продолжать работу? -спросил он, вытаскивая из кармана объемистый блокнот.

-- Если мы будем иметь продукты, обувь и одежду, то вернемся в Саяны, -- ответил я. С новой силой воскресла надежда, потянуло в горы, к борьбе.

Через час мы обо всем договорились. Я написал телеграмму в Управление, в Новосибирск, с краткой информацией, запросил, где Мошков, и сообщил о намерении вернуться в горы и продолжать работу. Начальник Приискового Управления заверил меня, что продовольствие будет нам доставлено через пять-семь дней из ближнего прииска Тукша, и мы распрощались.

...Через день на берегу Неготы был разбит большой лагерь. Мы с Трофимом Васильевичем занялись обработкой накопившегося материала, составляли маршрут предстоящего похода. Товарищи же после трехдневного отдыха помогали гостеприимным старателям мыть золото.

-- Давай, давай, бутара простаивает, -- часто доносился до слуха голос Алексея, уже успевшего освоить старательское дело. Иногда и мы с Трофимом Васильевичем брались за тачки или кирки. За работой время текло незаметно. А вечером, когда над залесенной долиной реял сумрак, просыпалась губная гармошка, текли по пространству звуки знакомых напевов. К людям вернулась жизнерадостность.