Читать интересную книгу Неизвестная революция 1917-1921 - Всеволод Волин

На следующем заседании большевистская фракция предложила отклонить предложенный проект. Она, в частности, заявила, что проблему такой важности можно решать только в масштабах всей страны; что Ленин уже готовит соответствующий декрет и Кронштадтскому Совету необходимо дождаться указаний из Центра.

Левые эсеры, максималисты и анархо-синдикалисты потребовали немедленного обсуждения проекта и добились своего.

В ходе дискуссии крайне левые подчеркнули необходимость перейти к голосованию сразу же после дебатов и, если проект будет принят, незамедлительно приступить к его реализации.

Тогда большевики и социал-демократы (меньшевики) образовали «единый фронт», встали и покинули зал под насмешливые аплодисменты и крики: «Наконец-то они объединились!»

Пытаясь уладить конфликт, один делегат-максималист предложил голосовать проект постатейно, что позволило бы большевикам вернуться, принять участие в голосовании и исправить произведенное их выходкой впечатление: будто они выступают против отмены частной собственности.

Предложение было принято. Тем временем большевики осознали свой тактический промах. Они вернулись на свои места и проголосовали за первую статью: «Частная собственность на недвижимость отменяется».

С их стороны это было голосование «за принцип».

Но когда перешли к голосованию по статье, в которой обговаривались средства реализации этого принципа, они вновь покинули зал.

Любопытная деталь: в этой ситуации некоторые большевики сочли для себя невозможным подчиниться «партийной дисциплине». Они остались на своих местах, приняли участие в дискуссии и одобрили проект, так как получили формальный мандат своих избирателей проголосовать за его немедленную реализацию. Тем не менее их исключили из партии за «анархо-синдикалистский уклон».

Проект был принят.

Но еще долго в цехах, батальонах, на кораблях вокруг этого дела продолжались жаркие споры. (Кронштадт пока не был покорен.) Собрания следовали одно за другим. На них приглашали членов Совета с отчетами об инциденте и их поведении. Некоторые большевики, выступившие против проекта, были отозваны из Совета своими избирателями.

После этого большевики начали активную кампанию против анархо-синдикалистов. И попытались саботировать выполнение принятого решения.

Это ни к чему не привело. Вскоре были образованы и приступили к работе домовые, квартальные и прочие Комитеты. Решение вступило в силу. Принцип: «Каждый имеет право на достойное жилье», был реализован.

Комитеты посетили все жилища, чтобы подготовить их справедливое распределение.

Обнаружили, с одной стороны, ужасные трущобы, в которых несчастные ютились порой по несколько семей, в то время как в залитых солнцем и комфортабельных 10-15-комнатных квартирах проживали по несколько человек. Например, директор Инженерной школы, холостяк, один занимал шикарные двадцатикомнатные апартаменты. А когда комиссия явилась осмотреть его жилье и предложила сократить его «жизненное пространство» в пользу нескольких несчастных семей, живших в трущобах, он бурно запротестовал и назвал этот акт «настоящим разбоем».

Вскоре все жильцы нездоровых бараков, смрадных чердаков и грязных подвалов смогли переселиться в более менее комфортабельные жилища.

Для приезжих обустроили несколько гостиниц.

Каждый окружной комитет организовал мастерскую по ремонту жилищного фонда. Эти мастерские успешно функционировали.

Позднее большевистское правительство уничтожило подобную организацию и положило конец творческим начинаниям. Управление жильем было передано чисто бюрократическому централизованному учреждению — «Центральной организации по земле и недвижимости»[121], связанной с ВСНХ. Эта «Центральная организация» приставила к каждому дому, кварталу, округу чиновника, или, вернее, полицейского, призванного, главным образом, наблюдать за входящими и выходящими их зданий, сообщать о переездах жителей, нарушениях закона о проживании, доносить на «подозрительных» и пр.

Был издан ряд бюрократических и бесплодных декретов. Всякая позитивная работа прекратилась. Население лишилось возможности участвовать в ней (так происходило везде), повсюду воцарился застой. Лучшие здания были реквизированы для государственных бюрократических служб, под жилье для функционеров и т. д. А другие, оставленные без присмотра, начали приходить в упадок.

Превентивные меры правительства.

Столкнувшись с подобными действиями новой власти во всех сферах жизни, кронштадтские матросы быстро поняли, что оказались обмануты лживыми лозунгами «пролетарского государства», «диктатуры пролетариата» и пр. Они увидели, что под дружеской личиной на троне оказались новые враги трудящихся масс.

Матросы не скрывали своего разочарования. Уже с конца 1917 года, два месяца спустя после Октябрьской революции, в их рядах начинает зреть недовольство бюрократическими, произвольными, антиобщественными и антиреволюционными действиями правительства.

Но большевики не дремали. Правительство прекрасно знало, что из себя представляют кронштадтские революционеры. Оно не могло чувствовать себя в безопасности, пока совсем рядом с ним сохранялась цитадель подлинной Революции.

Нужно было любой ценой подчинить ее себе.

Правительство разработало макиавеллиевский план. Не осмеливаясь открыто, «в лоб» атаковать Кронштадт, оно начало методически, тайно ослаблять его, истощать его силы. Под благовидными предлогами оно приняло ряд мер, направленных на то, чтобы лишить Кронштадт его лучших сил, наиболее боевых элементов, «истощить» его и, в конечном итоге, уничтожить.

Прежде всего, оно как никогда прежде начало эксплуатировать революционный энтузиазм, силы и способности матросов.

Когда вскоре после Октября положение с продовольствием в городах стало катастрофическим, правительство попросило Кронштадт сформировать специальные команды пропагандистов и отправило их в провинцию, в деревню, чтобы внушать крестьянам идеи солидарности, революционного долга, в частности, побуждать снабжать продовольствием города. Революционная репутация кронштадтцев, заявляли большевики, могла сослужить здесь неоценимую службу: матросам легче других удавалось убедить крестьян поделиться частью собранного урожая с голодающими рабочими.

Кронштадт подчинился. Многочисленные отряды отправились в провинцию и выполнили поставленную задачу. Но затем почти все эти отряды под разными предлогами были раздроблены. Их бойцов вынудили остаться на местах. В Кронштадт они больше не вернулись.

Одновременно правительство постоянно забирало из Кронштадта крупные воинские подразделения, посылая их повсюду, где положение становилось неустойчивым, угрожающим, опасным.

Кронштадт неизменно повиновался. Сколько славных бойцов и активистов не вернулись больше на свои корабли и в казармы!

Правительству также постоянно требовались люди, способные занимать важные, ответственные посты, мужественно преодолевать любые трудности.

Кронштадт никогда не отказывал.

Командиры отрядов, коменданты бронепоездов и железнодорожных станций, квалифицированные рабочие — механики, токари, монтеры и т. д. — набирались из числа кронштадцев.

Кронштадт шел на любые жертвы.

Когда мятеж Каледина на юге страны принял угрожающие масштабы, именно Кронштадт послал против него большой отряд, что способствовало разгрому противника; но многие кронштадтцы полегли на поле боя.

В довершение всех этих подготовительных мер был нанесен мощный удар, которому ослабленный Кронштадт не смог противостоять.

Когда в феврале 1918 года матросы, возвращавшиеся после разгрома Каледина, высадились на конечной станции, откуда открывалась панорама заснеженного Финского залива, они с изумлением увидели, что проложенная по льду дорога черна от людей. Это были кронштадтские моряки, бредущие в сторону Петрограда с узлами за спиной.

Вскоре возвратившиеся бойцы узнали от них горькую правду.

Вопреки резолюции, единодушно принятой Всероссийским съездом матросов сразу же после Октябрьской революции и провозгласившей, что флот не будет демобилизован и сохранится в целости как революционная боевая единица, в начале февраля 1918 г. Совет Народных Комиссаров издал декрет о роспуске существующего флота[122]. Предполагалось создать «Красный флот» на новых основах. Отныне каждый новобранец должен был подписывать индивидуальное соглашение о том, что «добровольно» идет на флот. И, что показательно, зарплата морякам предлагалась весьма заманчивая.