С одной стороны, это уже не было острой необходимостью, а воровать без необходимости, только потому, что так хочется, было верхом бессовестности. А с другой стороны, если она хвасталась Ряху, что у нее полно золотых монет, то он может заподозрить неладное, если она явится на встречу в сапогах. И не пустить ее в тюрьму.
— Эй, ты чего там топчешься? — окликнул ее визгливый женский голос из окна дома.
— Да вот заплутала маленько. Устала, — заискивающе отозвалась Динка, бочком подбираясь к крыльцу, на котором стояли заветные туфельки. — Можно тут присесть на минутку? Передохнуть.
— Нечего тут рассиживаться! — снова завизжала недружелюбная тетка из окна. — Проваливай отсюда, пока я гвардейцев не кликнула.
В душе Динки полыхнула злость и обида. И она еще колебалась, стоит ли красть туфельки! Если бы в голосе женщины была бы хоть кроха доброты и сочувствия к уставшей одинокой путнице, то Динка оставила бы свою затею. Совесть ни за что не позволила бы ей навредить человеку, проявившему к ней заботу и участие.
Но та злость и презрение, которыми обожгли слова незнакомой женщины, вызвали лишь безрассудную ярость и желание отплатить той же монетой. Вся накопленная горечь и обида на несправедливость жизни к ней вдруг выплеснулась в отчаянный вопль протеста.
Динка схватила с крыльца туфли и помахала ими над головой, чтобы женщина из окна увидела. А затем вскочила на лошадь и сорвалась с места в галоп.
— Стой, воровка! — неслось ей вдогонку, но Динки уже и след простыл. Свернув за угол и поплутав по переулкам, Динка соскочила с лошади, сложила награбленное в сумку и неторопливым прогулочным шагом отправилась в сторону площади. Теперь она готова.
С наступлением темноты прохожие встречались все реже, и когда она вышла на площадь, там никого не было.
Посреди площади стоял недостроенный эшафот. С закатом солнца работники разошлись, забрав с собой все инструменты. Эшафот представлял собой деревянное сооружение, похожее на гигантский стол, под столешницей которого мог стоять в полный рост взрослый мужчина или не очень высокая лошадь. Как раз такая, как та, что была у Динки.
Промежутки, между ножками «стола» были закрыты дощатыми щитами с двух сторон. С третьей стороны были сколочены ступени, позволяющие подняться наверх. А с четвертой стороны промежуток был закрыт только наполовину, оставляя зияющий вход под эшафот, словно в деревенский сарай. Динка, бросив быстрый взгляд по сторонам и убедившись, что ее никто не видит, нырнула под эшафот и затащила за собой упирающуюся лошадь.
Животное она привязала внутри под эшафотом, накрыла ее попоной, чтобы прохладной ночью не замерзла, и привязала к морде мешок с овсом, чтобы не скучала и не шумела.
Сама она переоделась в платье, панталоны, прикрепила к поясу подвязки и натянула чулки. Туфли завершили образ распутной женщины. Длинный нож она с сожалением убрала в суму, которую повесила на спину лошади под попону вместе с сапогами, одеждой и бурдюком. А короткий нож оставила прикрепленным на левом предплечье. Под длинным бархатным рукавом платья он был незаметен. Волосы завязала на макушке в пышный пучок, под который спрятала три маленьких метательных ножа. В руки взяла бутыль с вином и принялась ждать.
Этой ночью было новолуние, поэтому на темном небе ничего не указывало сколько прошло времени. Динка нервно мерила шагами пространство под эшафотом, стараясь ступать на носочки и не стучать каблуками, чтобы не привлекать лишнего внимания. Лошадь, насытившись, улеглась на живот и затихла в своем углу. А Ряха все не было. Вдруг он передумал? Решил не приходить? Динка что есть силы сжала руки в замок, пытаясь успокоиться. Вдруг прямо под эшафотом квадратный кусок брусчатки вздрогнул и начал смещаться в сторону, открывая под собой темный лаз. Динка смотрела на это широко раскрыв глаза и прикусив губу, чтобы не закричать от страха.