— но тот лишь икнул в ответ.
— А, Хоп! У него все было записано на его грифельной доске — я так думаю — и он сунул ее прямо под нос Старику. «Закройте дверь, — говорит Хоп, — ради всего святого, закройте эту чертову дверь!» Это он про каюту. Затем, должно быть, Старик обронил что-то насчет кандалов. «Я надену их сам, сэр, прямо в вашем присутствии, — отвечает ему Хоп, — только выслушайте сначала мои молитвы... Ну или что-то в этом роде. Со мной, кстати, было то же самое, когда я обозвал нашего сержанта толстобрюхим, тупоголовым и вонючим козлом, которому давно пора на пенсию. А судьи написали в приговоре: «Использовал оскорбительную лексику», чем испортили весь эффект.
— Хоп! Хоп! Хоп! Что было дальше с Хопом? — проревел Пайкрофт.
— С Хопом? Да ничего особенного. Дверь была закрыта, и ничего больше не происходило до тех пор, пока Хоп не вышел из каюты Старика — задрав нос кверху и сияя, как новый шиллинг, или что-то в этом роде. Он был до невозможности горд собой. «Смотри, не лопни от самодовольства», — сказал я ему.
Тут мистер Гласс вновь погрузился в полудрему.
— Бог ты мой! Можно подумать, он выпил целую бочку, верно? Когда мы стояли на рейде Виго, Гласс играл роль Одноглазого Дика, хотя, разумеется, ребятам с нижней палубы пришлось не по нраву, что морпех изображает настоящего морского волка, если можно так выразиться. Его выручают только остроумие да находчивость. Как вы думаете, может, я продолжу свое повествование?
После столь недвусмысленного намека я заказал ему еще выпивку, и мистер Пайкрофт возобновил рассказ.
— Стратегия должна быть продумана заранее, а в тактике главное — ошеломить противника. Моя предусмотрительность обеспечила нам первоначальное преимущество в атаке, а Старику оставалось лишь рассыпать сюрпризы направо и налево. Господи Иисусе! И какие это были сюрпризы! Тем вечером он обедал в кают-компании, поскольку — я ведь говорил вам, что мы были поистине счастливым кораблем? — ему это типа нравилось, ну и офицеры тоже не возражали. Между прочим, на флоте такое нечасто встретишь. Они пили какую-то новую мадеру — жуткое пойло, после которого на следующее утро во рту будто эскадрон лошадей гарцевал. Ну, после возлияний они приказали официантам убираться с глаз долой, а часовому — отойти на пятнадцать шагов от кают-компании и не подслушивать. Затем они потребовали к себе старшего артиллериста, боцмана и плотника и предложили им выпить. Все это выяснилось много позже — ведь, как гласит пословица, разговоры в кают-компании становятся сплетнями на нижней палубе, — но, как оказалось, наш Номер Первый заявил, что в таком щекотливом деле нельзя доверять команде. Старик стал возражать, уверяя, что командует кораблем уже два года. И оказался прав. Ни в одном из флотов Европы и близко не было корабля, способного сравниться с «Архимандритом», когда мы брались за дело по-настоящему. Мы держали первенство в артиллерийских стрельбах, в гонках на гребных шлюпках и паровых катерах, в мастерстве судовождения. У нас были лучшие негры-запевалы, лучшая команда по футболу и крикету и даже лучший самодеятельный оркестр. А наш Номер Первый, видите ли, не доверял нам! Он считал, что через неделю крейсер превратится в плавучий сумасшедший дом, и уж тогда всем офицерам флота вместе взятым не удастся вернуть на судно дисциплину. Они все еще спорили в кают-компании, когда с мостика доложили, что видят ходовые огни в трех румбах слева по курсу. Мы догнали посудину, осветили ее прожектором, и оказалось, что перед нами — какой-то безвестный угольщик, делавший семь узлов и державший курс, скорее всего, на полуостров Кейп-Код.
И тогда капитан — о чем мы узнали в свое время, правда, много позже, — приказал свистать всех наверх.
«Всем слушать меня внимательно, шутники, — сказал он. — Номер Первый утверждает, будто мы не в состоянии просветить этого любящего играть в прятки галльского лейтенантишку насчет царящих у нас на флоте традиций и порядка, не превратив наш корабль в сумасшедший дом. В этом он, безусловно, прав, особенно если мы не будем избегать крайностей, пока не достигнем острова Вознесения. Но, — продолжал он, — появление этого угольщика придало игре новый смысл. Мы можем на денек удариться во все тяжкие, дыбы поразить нашего друга — а иначе для чего придумана дисциплина? А потом мы благополучно передадим его на угольщик, где наверняка присутствует острая нехватка рабочих рук. Они будут рады и счастливы, — продолжал капитан, — да и Антонио не останется внакладе. Ставлю каждому дюжину лакричных конфет и бутылку местного вина, но взамен хочу получить крейсер с командой, которой могу доверять — пусть даже на один день. А пока не будете ли вы столь любезны, чтобы снизить скорость хода и держать надлежащую дистанцию между этим ниспосланным нам небом грузовым пароходиком до получения особых распоряжений?»
Вот это я и называю тактикой.
На следующий день маневры начались в полном соответствии с тем планом, который они разработали в кают-компании, где прозаседали чуть не до самого утра. Хоп шепотом сообщил мне, что Антонио держал ушки на макушке, исполняя на камбузе свои обязанности и оставаясь шпионом номер один, посему я на полном ходу направился на камбуз. Могу с уверенностью утверждать, что не имел ничего против него как француза, потому что эта нация мне симпатична, но только когда француз служит в своем чине и на своем флоте. А потом я справился о его здоровье у Реталлика.
«Не задавай дурацких вопросов, — ответил кок, — посверкивая серебряными очочками. — Его повысили до второго внештатного вестового капитана, выдали соответствующую форму и потребовали соответствующего обращения. Если он будет исполнять новые обязанности так же, как чистил картошку, то я не завидую нашему Старику!»
Когда наступил благоуханный рассвет, наш младший лейтенант, изобретательный и энергичный дьявол, вместе с пемзой, которой драят палубу, выдал каждому из нас в высшей степени странное распоряжение: дескать, после восьми склянок все приказы следует выполнять спустя рукава. «Регулярная работа, — добавил он, — должна выполняться в новом режиме, в соответствии с требованиями высшего руководства и текущей политики, а того, кто позволит себе выразить удивление или негодование по этому поводу, постигнет самая суровая кара».
Тут нашему канониру передали под командование необыкновенно большой отряд матросов для наведения порядка на складе боеприпасов и в пороховом погребе, и