ярость всколыхнулась в душе, Уильям сжал кулаки — до безумия хотелось вновь сделать ее прежней, пусть даже силой, но вернуть в состояние покорности!
Однако он не осмелился, сам не зная, что же его сдерживает.
А Джейн он действительно сейчас был омерзителен. Никогда, ни на один миг у нее в душе не просыпалось ни малейшего теплого чувства к мужу, и если она говорила ему хорошие слова, то они не были искренни. А теперь… теперь всего лишь крошечный шаг отделяет ее от свободы, о которой она столько мечтала, от Лондона, двора и развлечений! Будь проклят этот Ковентри! Будь проклят этот болван, ее муж! Впервые за все свое замужество она потеряла всякое желание притворяться.
— Значит, милорд, вы возжелали войны, а не мира? — продолжала она пренебрежительно. — Но что, же вы значите против нас? Что? Вы, Говарды, известные только своими мерзостями? Йорк вами гнушается, стыдится даже тех грязных услуг, которые вы ему оказали. Так вы теперь желаете сделать своим врагом и моего отца?
— Ваш отец в тюрьме и ничего сейчас не значит, черт побери!
— Зато мои братья на свободе, мой господин! А известны ли вам такие имена — Стаффорды, Перси, Типтофты? Все они мои родственники! И вы осмелитесь враждовать с ними? Может, даже будущее свое вы поставите под угрозу лишь потому, что вам показать свою власть надо мной? Попытайтесь сделать это, сэр Уильям, попытайтесь, только вот что из этого выйдет — не берусь сказать!
В ярости он схватил ее за плечи, тряхнул так, будто хотел сломать:
— Черт возьми, жена, я изобью тебя за такие слова!
Схватил — и вдруг отпустил. Даже отошел, покачивая головой, на несколько шагов, словно хотел убежать от искушения действительно ее избить. Да и как изобьешь? Каждое ее слово, будь она проклята, было правдой! И он сейчас ненавидел ее за это. Впервые Джейн дала ему понять, что прекрасно сознает всю разницу между ними, что ее прежнее прелестное поведение — лишь добрая воля с ее стороны, а на самом деле она как считала, так и считает Говардов ничтожными.
Как же он был слеп… Вообразил себе чудо — будто эта вздорная девчонка стала покорной женой! Как бы не так! Он во всем от нее зависит, и прав был отец, говоря, что она больше всего желает им командовать!
Джейн не хотела сейчас ни мириться, ни разубеждать супруга. Это были, наверное, ее фантазии, но она жила с ощущением, что еще чуть-чуть — и Уильям останется где-то там, в далеком прошлом. Да, он был уже будто из прошлой жизни, сама же она рвалась вперед, к лучшему. Как бы избавиться от него поскорее?
Музыкальным голом Джейн спросила:
— Так что же, мой господин, вы отпустите меня в Лондон, дабы я могла убедить королеву в вашей преданности и похлопотать о вас?
— Пуп Вельзевула! — взорвался Уильям. — Да у меня руки чешутся! Поезжай куда хочешь, мерзавка, покуда я еще сдерживаюсь!
Жена холодно поглядела на него и вежливо произнесла:
— Я знала, когда выбирала вас, мой господин, что брак наш будет во всех отношениях удачным.
12
Хотя время было самое неподходящее для путешествий — дождливая туманная осень, юная леди Говард не мешкала. Тяготы пути ее не пугали. Уже две недели спустя после памятного разговора с мужем ее встречал неподалеку от Барнета брат Генри. Уставшая, измотанная Джейн почувствовала невероятное облегчение. Эта встреча — она была как первое за долгое время воссоединение с семьей. Да, с семьей, ибо, несмотря ни на что, Говарды не стали ей родными. По крайней мере, не настолько, как Бофоры…
— Боже праведный, Генри, если бы я только могла подольше остаться в Лондоне!
— Отец быстро тебя не отпустит. Да и мы с Эдом, наверное, тоже.
— Где Эд сейчас? Я несколько лет его не видела, и он не навещал меня, негодяй!
Генри ласково щелкнул сестру по кончику носа, потом понизил голос, поднося к губам ее руку:
— Потерпи немного, и все узнаешь, дорогая.
Занятая братом, Джейн не сразу заметила, что в свите Генри, кроме слуг, есть еще один джентльмен. Впрочем, конечно же, не в свите, а просто рядом с Генри — наверное, его друг… Джейн бросила на него один нерешительный взор, затем поглядела внимательнее — он, чуть склонив голову, ответил ей, едва заметно улыбнувшись. Причем улыбка эта была странной: холодноватая, не затрагивающая серых, как сталь, глаз.
Генри, смеясь, опередил вопрос сестры:
— Вы не узнали, миледи? Как же так? А ведь граф Вустер — наш родственник, даже не столько наш, сколько именно твой, Джейн.
— Граф Вустер? — переспросила она растерянно. — Сэр Джон?
— Да-да. Вот именно. Как хорошо, миледи, что вы, ни разу со мной не повстречавшись, знаете мое имя — должно быть, ваша матушка рассказывала вам о кузене?
Типтофты, графы Вустеры, были близкими родственниками Перси — испокон веков члены этих семейств женились и выходили замуж друг за друга. Таким образом, сэр Джон, которого Джейн видела сейчас перед собой, был сыном родной сестры ее матери. А ей приходился кузеном — действительно, близкое родство.
Генри попытался внести в ситуацию ясность:
— Вустеру отчаянно хотелось поглядеть, какова ты на самом деле, Джейн, оттого он и взялся сопровождать меня.
Юная леди Говард, все еще сидевшая среди подушек в дормезе, снова подняла глаза на родича, с которым только что познакомилась.
Отметила блистательность его одежды, дорогой камень, украшавший тюрбан из утрехтского бархата, породистого скакуна, золотые, изящно выкованные, гнутые шпоры…
— Почему я так заинтересовала вас, милорд? — спросила она.
— Потому что ни одна дама не имеет, подобно вам, такой славной репутации.
— Репутации?
— Да, репутации женщины, из-за которой устраиваются турниры.
— Оправдала ли я ваши надежды, сэр Джон? — спросила она, с лукавым и милым видом закусывая губу.
Джейн была хороша — изящная, хрупкая, с русалочьими прозрачными глазами, со слабым румянцем на лице, очень похожая на лилию в лунном свете. Однако ей самой сейчас было несладко — да, потому, что она сознавала: столько времени жила в глуши, ничего не зная и не видя, забывая даже, как вести себя в изысканном обществе. А теперь вот приехала в Лондон беременная — проклятый Уильям! Впрочем, своих сомнений в себе самой она не покажет никому, а тем более Вустеру.
Граф наклонился с лошади чуть вперед, едва заметно улыбнулся:
— Добро пожаловать в Лондон, миледи. А сказать я могу только одно — ваш супруг неосторожен. Не возвращайтесь к нему больше никогда.
Она едва