На лице Себастьяна вдруг заиграла нежная улыбка, а в голосе зазвучала горячая мольба:
– Такой девушки, как ты, Дженнсен, я никогда не встречал. Клянусь, нет на свете никого прекраснее и находчивее тебя. С тобой я почувствовал себя... никем. Такого со мной еще не бывало...
Несколько секунд Дженнсен смотрела на него с ошарашенным видом, потом пробормотала:
– Никогда бы не подумала...
– Мне нельзя было целовать тебя. Это была ошибка. Я – солдат армии, сражающейся против угнетателя. Вся моя жизнь посвящена народу, мой долг помогать людям. Я не должен желать женщину, подобную тебе.
Дженнсен никак не могла понять, почему он оправдывается. Ведь он спас ей жизнь...
– А почему же ты поцеловал меня?
Себастьян смотрел ей прямо в глаза, и, казалось, ему было невыносимо больно подыскивать слова.
– Я не сдержался... Пытался устоять, и не смог... Я знал, что это ошибка, но мы оказались так близко... Я видел твои прекрасные глаза, твои руки обнимали меня... Мне ничего в жизни не хотелось сильнее... Я просто не справился с собой. Хотя и должен был. Извини!
Дженнсен опустила глаза. Себастьян тут же надел привычную маску хладнокровия и вернулся к своему седлу.
– Не огорчайся, – прошептала она. – Мне понравилось.
Он обернулся:
– Правда?
– Я рада услышать, что это было не из чувства долга.
От этих слов Себастьян улыбнулся, и напряжение, витавшее в воздухе, куда-то исчезло.
– От долга другое ощущение, – сказал он.
И они оба захохотали. Дженнсен показалось, что она смеется чуть ли не впервые в жизни. И как это было здорово!
Она разделила пирог надвое и с аппетитом принялась за него, наслаждаясь букетом приправ и ароматом мяса.
Что за чудо! Наверное, она слишком строго повела себя с Томом из-за Бетти. А он – добрый человек...
Да-а, Том... С ним было легко. С ним она почувствовала свою значимость и уверенность в силах, тогда как с Себастьяном была робкой и скромной. И улыбки у них разные. У Тома она – от всего сердца, тогда как у Себастьяна непроницаема. От улыбки Тома любая девушка почувствует себя сильной и защищенной, а Себастьяна – беззащитной и слабой.
Доев пирог и собрав крошки, Дженнсен, не снимая плаща, завернулась в спальник. Дрожа от холода, она вспомнила, как их согревала Бетти. В ночной тишине вернулась боль утраты, не дала заснуть, хотя усталость, накопившаяся за последние два дня, казалась едва ли не смертельной.
Девушка не заглядывала в будущее. Впереди была лишь беспрестанная гонка – до тех пор, пока люди лорда Рала не схватят ее. Без матери и без Бетти Дженнсен чувствовала себя бесконечно одинокой. Когда они с Себастьяном ехали в Народный Дворец, где-то в глубине ее души теплилась безрассудная надежда на то, что возвращение туда, где прошло детство, так или иначе принесет благоприятное разрешение всех проблем. Надежда эта не оправдалась.
И поэтому дрожала Дженнсен не столько от холода, сколько от унылого отчаяния.
Себастьян осторожно придвинулся к ней, защищая от ветра. Мысль о том, что им двигает не только долг, согревала девушку. Она представляла себе, что он чувствовал тогда, прижимаясь к ней всем телом, вспоминался дурманящий поцелуй.
Она припомнила, что Себастьян отпустил несколько комплиментов в ее адрес уже в день встречи. Якобы упавший со скалы солдат разбился, заглядевшись на красивую молодую женщину... Или это «правило Себастьяна»: красота принадлежит красоте... Дженнсен никогда не доверяла словам, изрекаемым с такой легкостью.
Но теперь он порой был косноязычен и неловок. Лицемерные речи, как правило, льются легко, зато идущее от сердца высказать всегда труднее. Слишком многое ставится на кон...
Как здорово, что Себастьян – сильный человек, человек мира, – считает ее прекрасной! Ведь в сравнении с матерью она всегда чувствовала свою непривлекательность. И вот теперь есть человек, считающий ее прекрасной... Как это здорово!...
Она представила, что случится, если он сейчас повернется к ней, снова обнимет, поцелует. Ведь сейчас им никто не мешает... Сердце Дженнсен бешено застучало, и она затаила дыхание.
– Мне очень жаль твою козу, – прошептал Себастьян.
– Я знаю, – отозвалась Дженнсен.
– Она бы связала нас сейчас по рукам и ногам...
– Я знаю, – повторила Дженнсен и вздохнула. Как бы она ни любила Бетти, сейчас нужно думать о другом. Однако она бы многое отдала, чтобы увидеть, как смешно виляет Бетти задранным хвостиком, радуясь встрече с подружкой... Нет, надо думать о другом!
Дженнсен долго смотрела в темноту, потом подняла голову и спросила:
– Они пытали тебя? Я так боялась...
– Морд-Сит была близка к этому. Ты появилась очень вовремя.
– А что ты почувствовал, когда она прикоснулась к тебе эйджилом?
– Как будто меня ударило молнией, – ответил, подумав, Себастьян.
Дженнсен вновь положила голову на заплечный мешок.
Интересно, почему на нее не подействовало оружие Морд-Сит?.. Наверное, Себастьяна тоже занимает этот вопрос, однако он промолчал. В любом случае, ответа у нее нет. И Нида тоже была удивлена – она считала, что действие эйджила распространяется на всех.
Нида ошиблась.
И было бы очень неплохо знать причину, почему она ошиблась.
Глава 31
Дженнсен проснулась, когда небо на востоке окрасилось в тусклый розовый цвет. Тело одеревенело, и она чувствовала себя совсем разбитой. Неплохо было бы поспать еще, но оставаться здесь, на открытом пространстве, смерти подобно... Дженнсен села и потянулась.
В западной стороне небосвода все еще мерцали звезды. А на востоке, на фоне розового, четко виднелся черный контур плато. Постепенно в золотых лучах восходящего солнца там стал вырисовываться Народный Дворец. Дженнсен странно и неумолимо тянуло туда, но во дворце ее ждали только ужас и смерть.
Беглецы быстро собрались, оседлали лошадей и приготовились к путешествию. Дженнсен прикрылась попоной, рассчитывая, что тепло Расти не позволит ей замерзнуть. Чтобы согреть озябшие пальцы, она то и дело похлопывала лошадь по шее. Второй пирог с мясом завернули в спальник, а спальник привязали к седлу – теплый бок Расти не позволит пирогу превратиться в ледышку.
И начался тяжелый путь. Время от времени приходилось покидать седла и идти пешком, чтобы дать лошадям отдохнуть. Путешественники собирались скрыться за горами, торчащими из-за горизонта на западе. Погони пока не было – за спиной на многие мили растянулась пустая равнина.
После полудня въехали в край низких холмов и оврагов, стала попадаться тощая растительность и низкорослые деревья. Казалось, нетронутая целина Азритских равнин от скуки решила слегка разнообразиться. Голодные лошади на ходу пытались сорвать лист кустарника или пучок сухой травы. Пирог с мясом был давно съеден.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});