Читать интересную книгу Духовная прародина славян - Михаил Серяков

Приводимые В.И. Далем пословицы фиксируют связь славы с почитанием бога как формы связи человеческого и божественного: «Славите Бога, так слава и вам» или «Богу хвала, а вам (а добрым людям) честь и слава». В значении «хвалы, благодарения, прославления» понятие «слава» применительно к Богу встречается нам уже в древнейшей сохранившейся отечественной книге, Остромировом Евангелиии 1057 г.: «Даждь славу Боу»[671]. Понятно, что Бог в этом контексте имелся в виду уже христианский, однако сама форма построения этого оборота невольно напоминает нам структуру имени Дажьбога, давшего, как было показано выше, человеку дар слова. Сходная идея, однако уже без данной характерной формы построения выражения, встречается нам в «Житие Бориса и Глеба»: «Яко ты еси бъ млстивъ, и тебе славу въсылаемъ вх вѣкы»[672]. В значении «величие, совершенство» термин слава употребляется применительно к богу Афанасием Никитиным в его знаменитом «Хождении за три моря»: «Богъ единъ то царь славы, творець небу и земли»[673]. Слава, таким образом, оказывается одним из способов общения людей с богом.

Поскольку само понятие славы исторически появилось позднее понятия слова, следы связи рассматриваемого ныне термина с дневным светилом уже не столь многочисленны, как в случае с речью, однако все же присутствуют. Во-первых, это отмеченный устойчивый оборот, образуемый сочетанием понятия славы и глагола дать в различных вариациях. Во-вторых, необходимо отметить, что помимо рассмотренных выше значений слава в древнерусском языке означало также «блеск, сияние, яркость», т. е. те физические явления, которые напрямую соотносились с солнцем: «Ина слава слнцю, ина слава мѣсяцю, ина слава звѣздамѣ, звезда бо звѣзды разлучаеться въ славе»[674]. Весьма показательно, что со славой (в обычном значении этого слова) в древнерусской литературе соотносится и понятие светлости (в значении «сияния, блеска») дневного светила: «Нбса… свѣтлостью слнца… повѣдають славу его»[675]. Представление о связи славы со светом или блеском однозначно восходит к эпохе индоевропейской общности, как это неоднократно показывают соответствующие примеры народов данной языковой семьи. В одном ведийском гимне говорится о славе, которая всего за один день обходит вокруг неба, как бог солнца Сурья (РВ VI, 48, 21). Применительно к Агамемнону, верховному предводителю греческого войска под Троей, Гомер неоднократно употребляет эпитет «славою светлый Атрид» («Илиада» IX, 677; XIX, 146 и др.), величая его при этом по имени отца, т. е. подчеркивая роль родовой славы главы ахейцев. Римский поэт Силий Италик относительно своего героя уверен, что тот «поднимет свою славу до небес и добавит новый блеск к священному имени Юлиев»[676]. Понятно, что в первую очередь слава принадлежала богам. Так, например, в обращенном к Зевсу гимне Клеанф в первой же строке характеризует его следующим образом: «Славой затмивший богов, вседержитель многоименный…»[677] Надо думать, что именно эта существенная черта во многом и предопределила главенствующее положение Зевса в олимпийском пантеоне. Говоря об Агни, боге огня, ведийский риши констатирует, что его «слава ярче всего» (РВ 1,45,6), другой поэт отмечает, что этот бог «пронзил два мира (своим) светом и славой» (РВ VI, 1, 11), про бога Митру говорится, что «блеск (его) окружен самой яркой славой» (РВ III, 59, 6). О верховном боге-громовержце говорится: «чья природа — для славы, (а) имя Индры создано как свет» (РВ 1,57,3), а автор другого гимна так призывает его:

Ты на пути к высокой славе, о Индра.Достигни непреодолимого блеска!(РВ III, 37, 10).

В другом гимне этого же бога призывают: «О Индра, день за днем ищи славы в том, что блистательно!» (РВ П, 14, 12). При повествовании о первоначальном поражении и последующей победе с божественной помощью риши Вишвамитры на поэтическом состязании РВ называет по меньшей мере один источник этой славы, и, что весьма примечательно, и в индийской традиции он оказывается непосредственно связан с дневным светилом:

Дочь солнца протянула славуСреди богов, бессмертную, нестареющую.Сасарпари быстро принесла им славу,(Возвысившую их) над населением пяти народов…(РВ III, 53, 15–16).

Дочь солнца Сасарпари в данном фрагменте является олицетворением особого рода поэтической речи, с помощью которой Вишва-митра не только смог победить своего соперника, но и обрести при этом славу в масштабах всего мира индийских ариев, традиционно обозначаемого в РВ как совокупность пяти народов. Как видим, и в данном ведийском мифе присутствует устойчивая связь друг с другом солнца, речи и славы.

Понятно, что вслед за богом данный термин естественным образом мог применяться и к его представителю на Земле: «Уподобивьшся купчю, ищущю добраго бисера, славнодержавныи Владимире»[678]. Здесь сложный термин «славнодержавный» обозначает «знаменитый, славный среди государей». Эпитет славный вполне мог в древнерусской письменности применяться не только к царю или князю, но и к знатному, именитому человеку: «Того же лѣта убиенъ бысть въ Новѣгородъ посадникъ, мужъ славенъ, Якун Михалковичь»[679]. В русском языке с этим понятием связывается целый ряд значений: от молвы, говора вообще до похвальной молвы, всеобщего одобрения, признания тех или иных достоинств и заслуг. Слово слава может прилагаться как к неодушевленным предметам хорошего или отличного качества, так и к знаменитому, превозносимому и хвалимому повсюду человеку. Значительной части русского народа еще в XIX в. это нематериальное качество представлялось гораздо важнее денег и даже самой жизни: «Не до барыша, была бы слава хороша», «Не долго жил, да славою умер». Настоящая слава в представлении людей еще XIX в. носила всеобщий характер, охватывала весь известный человеку мир: «Про него слава на весь свет стоит». Псковский летописец XV в. так описывал настроения своих сограждан: «Хотя животъ свои дати на славѣ и кровь свою пролити… за Святую Троицу»[680]. В этом фрагменте обращают на себя внимание два обстоятельства. Во-первых, люди готовы пожертвовать своею жизнью во имя высшего божественного начала, которое уже изначально, как было показано выше, было связано со славой. Во-вторых, вновь обращает на себя внимание, что оборот на славѣ, т. е. «со славой, с честью», снова соединен с глаголом дать, опять-таки отсылающим нас к эпитету языческого бога-подателя.

При всем генетическом родстве представлений о слове и славе необходимо обратить внимание читателя и на одно принципиальное различие, существующее между обоими понятиями. Хоть древние источники и говорят нам, что слава может быть дарована человеку богами, однако, по сравнению со словом, для этого и от самого человека требуются гораздо более активные действия. Понятно, что в ту героическую эпоху слава в первую очередь была связана с подвигами на поле брани. Уже на заре известной нам по письменным источникам русской истории великий князь Святослав Игоревич, осажденный превосходящими силами византийцев в Доростоле, в первую очередь думает не о спасении своей жизни, а о славе, когда ему предложили спасаться бегством: «Тогда Сфендослав глубоко вздохнул и воскликнул с горечью: «Погибла слава, которая шествовала вслед за войском росов, легко побеждавшим соседние народы и без кровопролития порабощавшим целые страны, если мы теперь позорно отступим перед ромеями. Итак, проникнемся мужеством, (которое завещали) нам предки, вспомним о том, что мощь росов до сих пор была несокрушимой, и будем ожесточенно сражаться за свою жизнь. Не пристало нам возвращаться на родину, спасаясь бегством; (мы должны) либо победить и остаться в живых, либо умереть со славой, совершив подвиги, (достойные) доблестных мужей!» Вот какое мнение высказал Сфендослав»[681]. Под 1186 г. автор Лаврентьевской летописи применительно к княжеским усобицам отмечает: «Брань славна луче ес(ть) мира студна»[682]. В «Слове о полку Игореве» дважды говорится о русских воинах, которые ищут себе чести, а князю славы (сначала Буй Тур Всеволод говорит о своих дружинниках: «А мои-то куряне — опытные воины… сами скачут, как серые волки в поле, ища себе чести, а князю славы», а вскоре и сам создатель «Слова» так описывает начало схватки русского войска с половцами: «Русичи великие поля червлеными щитами перегородили, ища себе чести, а князю — славы». Завершается это бессмертное произведение выразительной фразой, подчеркивающей, что и рядовые воины оказались причастны княжеской славе, и прославляющей защитников родной земли:

«Здрави князи и дружина,побарая за христьянына поганыя плъки!Княземъ слава а дружинъ!Аминь»[683]. —«Здравы будьте, князья и дружина,борясь за христианпротив нашествий поганых!Князьям слава и дружине!Аминь».

Чуть выше автор «Слова» прямо указывает, что князья-предводители похода все-таки добыли свою славу: