— Если тебе нужна война, Двейя, я буду чрезвычайно счастлива одолжить тебе свою, — предложила Андина. — Мне приятно, когда я представляю себе, как все кланы Арума маршируют по городу Кантону.
— Это подходящее решение, — согласился Бхейд. — Арумцы уже наслышаны об этой бесконечной войне между Остосом и Кантоном, так что нам не придется придумывать никаких скучных историй, чтобы объяснить, зачем нам понадобилась такая огромная армия.
— А я смогу произнести перед ними страстную речь с призывом помочь нам сокрушить кантонских выродков, — добавила Андина.
— Здесь есть о чем поговорить, Двейя, — сказал Альтал. — Андина — эрайя Остоса, поэтому само собой разумеется, что у нее в кармане есть ключ от казны. Это могло бы объяснить, откуда у нас золото — на случай, если вожди кланов станут интересоваться.
— А умеешь ли ты выступать перед публикой, Андина? — спросила Лейта у своей миниатюрной подруги.
— Ты что спала все эти несколько месяцев, Лейта? — насмешливо сказала Андина. — Да я все время только и выступаю на публике. Неужели ты думала, что я не нарочно говорю таким драматическим голосом? Мой голос — самый точно настроенный инструмент в Треборее. Если я захочу, то могу спеть так, что птицы попадают с деревьев и камни зарыдают. Мне, может быть, даже не понадобятся все эти бочки золота. Дай мне полчаса и небольшую комнату, и одним своим голосом я поставлю под знамена всех арумцев.
— Возможно, она и права, — сказал Элиар. — Когда я стоял привязанный к столбу в ее тронном зале, она так много обо мне наговорила, что я и сам поверил в то, что участь этого чудовища, Элиара, будет ужасна.
— Все как будто сходится, Двейя, — согласился Альтал. — Мы попросим Альброна ее представить, а затем она произнесет пламенную речь с призывом о помощи. Потом она может передать слово мне, и я объясню им детали сделки. Альброн знает, что на самом деле происходит, так что он сумеет сказать вступительное слово, а также сгладить некоторые шероховатости. — Он откинулся в кресле. — Однако есть одна неувязка. Будет ли прилично для правителя вот так, лично, произносить речи? Разве не для этого нужны дипломаты?
— А откуда ты взял, что я стану вести себя подобно другим правителям? — спросила Андина. — Мои поступки почти всегда неожиданны. Я всегда такая, Альтал. Несмотря на яростные возражения моих советников, отбросив всякую предосторожность и взяв с собой в дорогу лишь нескольких слуг, я отправилась в Арум, чтобы попросить помощи в продолжающейся войне против ненавистных кантонцев. С большим риском для жизни я презрела все опасности неспокойного мира и явилась в замок Альброна, чтобы рассказать о своей просьбе благородным вождям кланов. Моя храбрость настолько велика, что вы и все остальные, кто будет там, едва ли осмелитесь находиться в одной комнате со мной.
— А не слишком ли это отдает мелодрамой? — заметил Бхейд.
— Я буду говорить с арумцами, брат Бхейд, — подчеркнула Андина. — К жителям Перкуэйна или Экуэро я применила бы другой подход. Арумцы любят мелодраматические сюжеты, и я разыграю перед ними такой спектакль, который они никогда не забудут. Просто попроси Альброна представить меня, а затем отойди в сторону. Через полчаса все эти вожди кланов будут моими.
— Не слишком ли мы самонадеянны? — засомневалась Лейта.
— Нисколечко, Лейта, — отозвалась Андина. — Я самая лучшая.
— Простите… — сказал Гер.
— Говори, Гер, — подбодрил его Альтал. — Ты хотел что-то добавить?
— Не слишком ли все это просто? Я хочу сказать, поверят ли арумцы в то, что для защиты всего лишь одного города потребовалось так много солдат?
— А он ведь прав, Альтал, — согласился Элиар. — Сержант Халор всегда говорил нам, что жители нижних земель всегда стараются обходиться как можно меньшим количеством солдат. Думаю, нам нужна война побольше, чтобы вожди кланов нам поверили.
— Но это единственная война, которая у нас пока есть, — ответил Альтал.
— Ну, не совсем, — возразил Гер. — Есть ведь еще война между тобой и Гендом.
— Это религиозная война, Гер. Разве ты не слышал, что сказал Альброн: арумцы не вмешиваются в войны, которые развязываются на религиозной почве? — Он покачал головой. — Нам нужно придерживаться политических причин, а религию отбросить подальше.
— Почему бы просто не сказать, что кантонцы служат Некверу? Или что они на их стороне, или что-то вроде этого? По словам Лейты, никто толком ничего не знает о жителях Неквера — кроме того, что это жуткие типы. Может, нам просто сказать, что в Нагараше есть некий король, который хочет владеть целым миром, и что ему удалось уговорить этих дурачков из Кантона примкнуть к нему?
Не будет ли это несколько ближе к тому, что происходит в действительности? Разве добрая ложь не должна содержать в себе некоторой доли правды? Если мы станем говорить только о войне между леди Андиной и тем придурком из Кантона, история будет какой-то слишком ясной и понятной. Может, оставить в ней некую недосказанность, что-то необъяснимое?
— Гляди-ка, Альтал, тебе наступают на хвост, — заметила Лейта. — По-моему, этот мальчишка тебя нагоняет.
В ночь после того, как Альтал с друзьями вернулись в замок Альброна, с гор Арума повеял теплый ветерок и смел снег с дорог, как горячий нож срезает масло. От талого снега ручьи и реки вышли из берегов, а когда паводки спали, начали подъезжать остальные вожди кланов.
Первым до замка Альброна добрался Колейка — очевидный наследник толстого вождя Нейгваля. Колейка оказался тощим молодым человеком с мягкими черными волосами и выступающей нижней челюстью. Это был суровый человек в кожаной куртке, предпочитающий носить облегающие кожаные штаны, а не традиционный килт, как большинство арумцев. Он был очень скуп на слова, а когда что-нибудь говорил, то обнаруживал странную привычку держать верхнюю губу неподвижной. По прибытии он коротко переговорил с вождем Альброном, а затем погрузился в глубокое молчание.
Несколькими днями позже прибыли Смеугор и Таури — вожди двух южных кланов. Смеугор был коренастый человек с багровым лицом, испещренным едкими красными прыщами и глубокими шрамами. На лице он силился изобразить наигранную веселость, но взгляд его узких глаз оставался холодным и суровым, как стекло. У Таури были жиденькие светлые волосы и никаких следов бороды на лице. Очевидно, он считал себя дамским любимцем. Одет он был в элегантное, хотя и не очень чистое платье, скроенное по моде, принятой у жителей нижних земель, и с неприкрытой похотью глазел на каждую особу женского пола в замке Альброна. После своего приезда Смеугор и Таури, подобно Колейке, предпочитали больше молчать, чем говорить.