Элиар опустил голову, не в состоянии больше смотреть на чудовище, однако хруст суставчатых членов не давал позабыть о его присутствии, — что Учитель не знает о моем визите. Я не хочу пребывать в немилости вместе с ним, а потому я здесь.
Нет, всё-таки прежде сущность Ишерхэ не проявлялась так откровенно. Не было ли это следствием того, что в теле владычицы обитал несчастный дух человека, вытесненный разрушительной мощью божественного духа? Обезумевший от сопротивления и наконец проигравший. Этого Элиар не мог знать.
— Лестер выкормил такого же плута, как он сам? — презрительно усмехнулась Ишерхэ. — Невероятно. Так долго взращивать собачью преданность, чтобы в благодарность получить вероломный удар в спину! Ты меня развеселил — предать своего Учителя и господина при первой же возможности решится не каждый.
— Я благодарен Учителю за науку, но жизнь моя принадлежит Триумфатору…
— Довольно лести! — жестко оборвала Ишерхэ. — Я вижу насквозь жалкие человеческие души. Все вы из страха готовы на любые подлости. Но в одном ты прав: ты и твой Учитель, вы оба принадлежите мне. Можешь не бояться опалы. Оставайся в Бенну: я не позволю Игнацию преследовать тебя. Мы будем только поощрять тех, кто перейдет на нашу сторону…
Тем временем старый корабль Лианора бесшумно поднимался в воздух, унося Учителя.
Элиар стиснул зубы и, преодолев себя, дал знак прекратить преследование. Он не хотел никого принуждать. Он должен был преклонить колени и повиноваться каждому слову наставника, а вместо этого вынудил того бежать в гневе и страхе.
Он решил было, что за минувшие четыре сотни лет обрел достаточно покоя. Он ошибался: прошлое вновь всколыхнуло память, как порыв осеннего ветра — волну. Что с ним не так? Насколько глубока должна быть одержимость, чтобы пронести ее сквозь эпохи?
Мысли о тех днях, что больше не вернуть, заставили сердце сжаться в бестолковой тоске и боли. Но сквозь эту боль из сердца прорастали драконьи крылья; пробивалась, тёмная и мощная, неукротимая сила чёрного солнца, которое он привел в мир.
— Ваше высокопреосвященство не вступит в бой? — осторожно уточнила Шеата, предусмотрительно не приближаясь к двум ученикам Красного Феникса, со смешанными чувствами смотрящими на старый галеон Лианора, плывущий в ночном небе под косыми крыльями парусов. — Мы позволим им уйти беспрепятственно?
Черный жрец не ответил. Все эти годы он жил, подчиненный одной идее, но всё оказалось напрасно. Время остановилось. Сердце стучало медленно, громко и больно. Кем будут они друг для друга теперь, Учитель и ученик, ставшие смертельными врагами, разделенные прошлым навсегда? Упрямая страстная надежда на лучшее разбилась о грубые камни реальности.
Элиар молчал, и бесконечные волны памяти бились в его сердце.
* * *
Эпоха Красного Солнца. Год 291. Сезон великого холода
Северный ветер срывает листья. День предпоследний
Ром-Белиат. Красная цитадель
*киноварью*
— Моя госпожа вновь почтила Ром-Белиат своим присутствием? — Голос прозвучал непривычно глухо, но у Элирия не было сил придавать ему выразительности, понапрасну растрачивая цвет крови.
Ишерхэ стояла у окна, величественная и неизмеримо прекрасная, словно звездная ночь над Лианором. Серебряные волосы тяжелым шелком рассыпались по плечам. На его слова владычица даже не повернула головы: они были чем-то незначительным, не большим, чем жужжание насекомого. Она, рожденная повелевать, единственно знавшая все ответы, была далеко отсюда, далеко от господской башни Красной цитадели и его маленькой рабочей комнаты.
И Красный Феникс терпеливо ожидал.
Наконец чудные звуки певучей речи пролились в воздух. Голос Триумфатора был нежен, как лепестки голубой гортензии, но по проскальзывавшим в нем то и дело стальным ноткам Элирий безошибочно угадывал гнев, который тщетно пыталась скрыть от него бессмертная дочь Инайрэ.
— Ты видел немало городов прошлого, Лестер, не так ли? Даже великолепный Город-Солнце, недоступный взорам низших, волшебный сон, который небожители сумели воплотить в реальность…
— Жаль, что он был темницей моей госпоже, — осторожно заметил Элирий. При всей своей проницательности он всё ещё не мог догадаться, к чему клонит Ишерхэ, что совершенно не радовало. Игры, в которых правила диктовал кто-то другой, не нравились Красному Фениксу.
Ишерхэ, казалось, не расслышала ответа, а может, ответ и вовсе не требовался. Меж тем именно он когда-то обнаружил тщательно скрываемую от мира дочь Инайрэ и освободил из заточения. На благодарность, конечно, можно было не рассчитывать.
— Нравится ли тебе город Бенну? — она лениво продолжила расспросы.
Элирий через силу улыбнулся, чувствуя растущее раздражение.
— Боюсь, что нет, моя госпожа.
— Отчего же? — Несмотря на вопросительные интонации, в голосе владычицы не было ни намека на заинтересованность. — Разве не ты сам основал его?
— Мне не нравится то, во что он превратился, — ровным тоном пояснил Элирий. — Бенну стал слишком шумен и суетлив, он не подходит для храмовой жизни. Он сделался похож на огромную ярмарочную площадь, на мещанский базар. Этого вполне достаточно, чтобы стать столицей торговли и ремесла, но не ставкой Триумфатора, какой она представляется мне — величавой, внушающей священный трепет подданным. Он не овеян дыханием иных времен, подобно Ром-Белиату…
— Хватит! — напрочь игнорируя правила этикета, Ишерхэ оборвала его на полуслове. Так же в былые годы обращался с приближенными и Денница: видят небожители, Ишерхэ оказалась достойной дочерью своего отца. — С твоей склонностью к пространным рассуждениям следует заниматься изящной словесностью или, может, философией, но никак не политикой. Такое ощущение, что ты цитируешь какой-то позабытый трактат! Неужели так трудно отвечать односложно?
Красный Феникс поджал губы. Он мог бы возразить, что односложно пусть отвечают неполноценные дикари, а не мессир Элирий Лестер Лар, ведущий свой род от владетелей Лазоревых гаваней Лианора.
Но вслух он сказал другое:
— Язык ли-ан, который Триумфатор соблаговолила выбрать для беседы, совершенен и создан для сложной поэзии. Несчетные века пропитывался он музыкой ветра и моря в вечнозеленых садах лучезарного Лианора. Неудивительно, что говорить на нем доставляет мне наслаждение. Надеюсь, я буду прощен?
Наконец Ишерхэ отвернулась от так долго занимавшего ее окна и медленно приблизилась. Густые ресницы капризно качнулись, скрывая зловещие омуты глаз. Она подняла тонкую руку, которую украшал один-единственный перстень с простым черным камнем, и её длинные пальцы запутались в его волосах. Загадочно зашептались шелка её одежд, дурманящим облаком окутали её духи…
Элирий не успел ничего понять, как уже стоял перед ней на коленях, не в силах вымолвить ни слова. Помимо воли вновь воскресали неясные чувства, чувства, которых он никогда не мог понять в её отсутствие. Он всякий раз ждал этого, он знал, что это вновь случится с ним, и — ничего не мог поделать. Когда она была рядом, какое-то терпкое безумие захлестывало сознание до краев. Сердце отвращалось, но кровь до последней капли принадлежала Ишерхэ и заставляла тело желать ее.
Сопротивляться силе полубога невозможно: реки крови не