Полк Левой руки возглавляет Глеб Друцкий…
Все при деле, все опытны и бесстрашны. Под такими знаменами и с такими воеводами и на рать идти легче. Дмитрий заметил, что горло перехватило не у него одного, многие и простые ратники, покосившись на силу немалую, вставшую рядом, тоже едва переводили дыхание. И князья тоже.
Хотелось крикнуть: вот чего добивался-то! Чтоб в едином строю за свою землю встали, за веру свою православную!
Но ничего кричать не стал, только кивнул Боброку, чтоб распоряжался дальше, и поскакал к своему знамени. Над полем полетел зычный голос Дмитрия Михайловича, повторявший, кто за кем переправляться должен и как строиться для похода на том берегу. Говорил больше для порядка, все уже сказано-пересказано князьям и воеводам, каждый знает порядок и уже все распределил в самом полку.
Но слушали Боброка все же с вниманием. Владимир Андреевич наклонился к своему воеводе Данилу Белоусу:
– Экий голосище… И с толком распоряжается!
Воевода согласно кивнул:
– Доброго помощника нашел Дмитрий Иванович.
Великий князь запретил Евдокии провожать себя до Коломны, у нее новорожденный Ваня, да и остальные дети не слишком велики. Очень хотелось поехать старшему Василию, ну тут уже мать встала стеной:
– Не на охоту едут, не пущу!
Прощались в Москве, Евдокия с детьми долго стояли на кремлевской стене, глядя вслед уходившим полкам. Хотя за столько лет и привыкла княгиня к постоянным ратям и походам, но теперь, как все, понимала, что столь тяжело никогда не было. Вернется ли?
Так думала каждая женщина, махавшая рукой своему родному мужу ли, сыну, брату или просто любому, что уходил в неведомое. С честью ли вернется, с бесчестием или раненый. А может, и вовсе в сыру землю ляжет… Только богу известна судьба каждого, но каждый верит, что его судьба добрая.
Зато в Коломну приехали Мария с дочками, Евпраксия Ольгердовна, чтобы проводить Владимира Андреевича, и сестра Анна, которую Боброк на людях к себе не подпускал, мол, нечего слезы лить.
Прощание постарались сделать коротким, и впрямь, нечего слезы лить, душа у воина должна быть светлой, а не рваться от тоски по родному дому. Вот вернется с победой, тогда и поплачут жены вдоволь на его груди, обхватив шею руками, а когда уходит, не надо…
Переправлялись через Оку очень толково, тут уж за дело взялся Тимофей Васильевич Вельяминов. И ладейщики работали споро, и сами ратники не сидели руки сложив, пока их перевезут. Вельяминова Дмитрий попросил остаться еще, дождаться опоздавших. Тот согласился, но со вздохом.
Оказавшись на той стороне, полки, как было оговорено, сразу шли вперед, освобождая место следующим. Перед тем как вступить во владения Рязанского княжества, Дмитрий снова собрал князей и воевод, строго напомнил: чтоб и волос ни с одного рязанца не упал! Кого за обидой рязанцам застанут – голову с плеч сразу!
Многих поразила такая жестокость князя, но сразу поняли – боится оставлять за спиной недовольных, чтобы сзади не ударили. Тоже верно… А меж собой переговаривались, мол, куда идем-то? Вроде по разговорам, так на Дон, а чего ж не прямо, а с вывертом?
Не станешь же каждому объяснять, что Великий князь не только к Дону идет, но и норовит своими полками отделить Олега Рязанского от Ягайлы, чтоб не объединились они меж собой и с Мамаем.
В Березуе вдруг подошли еще полки, это привели своих старшие Ольгердовичи – князья Андрей и Дмитрий. Ратники почти с завистью поглядывали на вооружение псковичей и брянцев, видно, немало денег князья положили, чтоб их полки были не с рогатинами! Сами Ольгердовичи, обветренные, покрытые серой дорожной пылью, довольно блестели глазами.
А с рогатинами в русском войске нашлось немало. В том числе и самих рязанцев, по чьей окраине двигались.
Через поле к дороге наперерез войску бросились несколько мужичков, вооруженных чем попало. Микола Вельяминов поднял руку в знак спешной остановки. Ближние ратники потащили из ножен мечи.
– Стой! Пока ничего не делать. Помните княжий приказ: рязанцев не трогать!
– Да мы-то помним, Микола Васильич, только они бегут с рогатинами…
– Пусть бегут, вот ежели сами нападут, тогда и ответим, – задумчиво произнес Вельяминов. Что-то подсказывало боярину, что не нападать собрались мужики.
Впереди несся сломя голову рослый рыжеватый парень, он спотыкался, даже падал, но снова вставал и бежал, размахивая руками. Приблизившись на несколько шагов, парень вдруг бухнулся прямо в порыжелую траву и заорал:
– Возьми с собой, князь, с Ордой биться!
Микола невольно огляделся, кого он князем зовет-то? Потом понял, что его самого, усмехнулся:
– Да не князь я, боярский сын.
– Нам все одно, возьми с собой супротив Мамайки!
Вельяминов посмотрел на остальных, спорым шагом подходивших к войску, и усмехнулся:
– А чего ж со своим князем к Ягайле не пошли?
– Не обижай, боярин! Никогда Рязань с литовинами супротив Москвы не стояла!
– Ладно, – чуть смутился Вельяминов, – шагай к пешцам, они сзади тащатся. Лошадей небось нет?
Теперь смутились подошедшие мужики:
– Да… и лошади есть… только не ратные они…
Один даже развел руками:
– Ежели я сгину, так старший сынок остальных поднимет, а ежели коняка упадет, то и поднимать нечем будет. А ты не сумлевайся, болярин, я ордынцев и голыми руками на части порву, потому как они многих моих сродичей погубили.
Другой, тот, что постарше, видно, решив, что не слишком годны московским воеводам, вдруг повысил голос:
– А не возьмешь, мы и сами пойдем! И наши рогатины какого-никакого басурмана положат!
Микола расхохотался:
– Ох, какой грозный! Ежели рогатиной, тогда конечно! Сказано же: идите в строй к пешцам!
Мужики начали кланяться, благодаря Вельяминова за то, что позволил им идти вместе со всеми класть свои жизни в смертном бою.
Тронув поводья лошади, Микола повернулся к едущему рядом Семену:
– Нашего полку прибыло. Ох и испугается Мамай, узнав, что у нас такое войско!
– Микола Васильич, это хорошо, что пешцы подходят, говорил же Дмитрий Михайлович Боброк, что конных хватит, а пешцев мало.
– Да я это понимаю, только посмотри, с чем они. Рогатина, она один раз в бой вступает, а потом чем драться станет?
– А у ордынца убитого и возьмет!
Знать бы Семену, что ему самому придется во время боя так поступать. И что Микола Вельяминов обратно вернется в дубовой колоде, а сам Семен на подводе.
Но отъехать далеко не успели, снова наперерез, только теперь уже из кустов, выскочили бабы, замахали руками, загалдели. Вельяминов поднял руку:
– А ну замолчь! Чего надо?! Говори по одной.
Это не удалось, снова заорали все сразу. Семен пошел на них лошадиной грудью, оттесняя подальше от боярина. Одна из баб живо вцепилась в поводья, едва не подняв лошадь на дыбы.