Овальные глаза спокойно его разглядывали.
— Вы разбираетесь в вампирах?
Он кивнул.
— Мой брат говорит, вы внук того капитана Калрсена, — как многим японцам, проговорить это имя далось ей непросто. — Я изучала про капитана Калрсена.
Он ожидал продолжения, но женщина, похоже, предпочитала молчать.
— Как его звать? — спросил он наконец.
— Карло Пасколи.
— Итальянец?
— Корсиканец.
— Где вы его встретили?
— В лифте Китсон Билдинг.
— Когда?
— Полтора месяца назад, восьмого июня. — От Карлсена не укрылась ее точность.
— Месяц после того, как я вышла замуж. — Она опустила глаза, щеки зарумянились.
Карлсен понимал ее неловкость. Легкий акцент, путаница в произношении «л» и «р» — все указывало на то, что воспитывалась она в Японии. Потому и происхождение и культура затрудняли разговор с незнакомым человеком (пусть даже ему можно доверять) о личных проблемах.
— Вы любите своего мужа? — спросил Карлсен.
— А… да. (Так и не поднимая глаз).
— И когда повстречали того человека, все равно любили?
— Конечно.
— Тогда как все это произошло?
Она медленно посмотрела ему в глаза. Понятно: решилась. Вот тот момент, который видишь так часто — когда пациент решает выложить все.
— Я работаю на 392 этаже Манхаттан Билдинг, он — на 393. У него работа начинается с половины десятого, и у меня тоже. Так мы постепенно и стали видеть друг друга каждый день.
Ханако сделала паузу: рассказывать оказалось труднее, чем она ожидала.
— Он стоял возле вас?
— Да. В то первое утро лифт был полон, и мы стояли вплотную.
— Вы что-нибудь почувствовали?
— Тогда еще нет.
— Но и на то, что стоите впритирку, тоже не возражали?
У нее чуть шевельнулись губы. Американка на ее месте пожала бы плечами, бросив что-нибудь вроде: «Что делать? Америка!».
— Вы какое-то внимание на него обратили?
Она покачала головой.
— А он на вас?
— То же самое.
— Так когда вы впервые его заметили?
— На третий день. — Такая точность в очередной раз указывала, что Ханако не раз восстанавливала для себя всю цепочку событий.
— А на второй что было?
— Он был там, но я его не заметила.
— А на третий?
— Мы в лифт вошли последними. Он опять стоял от меня очень близко. — Голос слегка дрогнул. — На этот раз я почувствовала что-то… очень приятное.
— Как именно? — ответ был известен, но надо было принять неискушенный вид.
— Такое… тепло. Тепло, растекается. И даже, когда лифт был уже почти пустой, он так и стоял чуть не вплотную.
— Он что-нибудь говорил?
— Нет. Через секунду я вышла…
Карлсен ждал.
— Назавтра было еще сильнее. В лифте было не так людно, но он все равно стоял почти рядом.
— Вы пытались подвинуться?
— Нет. Стыдно было, из-за мужа, но мне хотелось, чтобы он стоял вплотную. Вы понимаете?
— Да.
— Это был конец пятницы. Вскоре мы в лифте остались одни. Он опять подошел и встал около меня.
— Вы разговаривали?
— Нет.
— Смотрели друг на друга?
— Нет.
— Что вы чувствовали?
Чуть помедлив в нерешительности; она сказала:
— Чувствовала, будто я вообще без одежды.
— Вы были сексуально возбуждены?
Она посмотрела ему в глаза — близко, вплотную.
— Да. — Чувствовалось, что исповедь действует на нее облегчающе.
— И что произошло?
— Я вышла из лифта и пошла не оглядываясь.
— Когда что-то действительно произошло?
— Через два дня, в понедельник. Я специально пришла раньше, но он меня уже дожидался. У меня было странное ощущение. Знала, что что-то должно произойти, и хотела этого. — Ханако как-то разом заговорила свободно, без скованности. — Как только мы оказались вдвоем, он подошел сзади и обнял. Затем повернул меня, и я дала себя поцеловать.
— Он что-нибудь говорил?
— Это было ни к чему. Он просто держал меня, и я не пыталась высвободиться. Я так была возбуждена, что хотела, чтобы это случилось. — Она взглянула Карлсену в глаза. — Я пошла за ним, не спрашивая, куда он меня ведет. Мы вышли из лифта, прошли по коридору. Он вынул из кармана ключ и открыл какой-то кабинет. Зашли, он закрылся и опять меня поцеловал. После этого, стал снимать с меня одежду. — Было ясно, что при разговоре она переживает то ощущение заново, вплоть до возбуждения. — Раздел полностью, сам разделся. Пронес меня на небольшой диван, уложил и стал целовать мне соски, нежно-пренежно. Затем раздвинул мне ноги и стал целовать там. Потом он оказался на мне и начал любить.
— Вы этого хотели?
— Да. И ему я хотела дать то же самое, что и он мне. Я готова была выполнить любую его прихоть, любую. Когда я почувствовала, что у него подступает оргазм, я сомкнула сзади него ноги, чтобы он не мог раньше времени выйти. Мне хотелось ощутить в себе его сперму.
Ее возбужденность приводила Карлсена в замешательство. Даже без усиливающего чувствительность контакта с ее жизненным полем, чувствовалось, что влагалище у нее увлажнилось и не будь постороннего присутствия, она довела бы себя до оргазма кончиком пальца. Ценой усилия он сдерживал свое собственное желание.
Ханако говорила тихо, почти монотонно.
— Было какое-то безумие. Я хотела, чтобы он кусал, истязал меня, даже убил. — Карлсен невольно отметил ее повлажневшие губы. — Я чувствовала, что хочу отдаться ему вся целиком.
Все это время она неотрывно смотрела Карлсену в глаза, так что слова звучали безошибочным приглашением. Хотя понятно было, что это не относится к нему лично. Просто видно, что она вновь близка к тому неистовству, в которое ввел ее тот внезапный любовник, и, попробуй он, Карлсен, этим воспользоваться, она не смогла бы устоять. Вместе с тем то, что казалось правильным в отношении Линды Мирелли, применительно к этой женщине выглядело предосудительным. Чтобы как-то облегчить напряжение, он спросил:
— А потом вы заснули?
В глазах Ханако мелькнуло удивление.
— Откуда вы знаете?
— Вы забываете, что дед у меня — Олоф Карлсен.
— Ах да…
Момент схлынул, а вместе с ним и ее секундный соблазн вновь впасть в сладкое безумство. Хотя желание довести рассказ до конца не ослабевало (то же самое, что у Карлсена — дослушать).
— Что произошло, когда вы очнулись?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});