С тех пор он уклонялся от посещения храмов, но зато, гуляя с Киа по садам и окрестностям столицы, не уставал восхищаться всеми дивными и прекрасными творениями Всевышнего – от огромного гиппопотама до крошечных лепестков цветка, – жизнь которым даровали благодатные лучи золотистого небесного светила. Мальчик дивился полям, разукрашенным яркими пятнами диких маков, и стадам меланхоличных буйволов, валявшихся во влажной, прохладной тине; дивился болотам, где в великом множестве гнездились разнообразнейшие птицы, обитали змеи с украшенной причудливыми узорами кожей и таились, поджидая добычу, зубастые крокодилы; дивился даже жгучим, рыжим пескам, к которым его соотечественники в большинстве своем относились с ненавистью. Пустыня, казавшаяся другим местом гиблым и страшным, в мыслях царевича всегда была связана со львами, товарищами его детских игр, обитавшими там до пленения. Он знал, что жизнь существует даже в пустыне и что даже там своим существованием она обязана солнцу.
Однако то, что он проводил столько времени в отлучках, привлекло внимание некоторых доброхотов, которые довели свое беспокойство досведения фараона. Царь Аменхотеп, до сей поры отнюдь не баловавший сына излишним вниманием, призвал его к себе и был поражен, увидев не ребенка, а отрока, уже готового стать мужчиной, ибо, подрастая, юный наследник обретал физическую мощь, почти равную его красоте, каковая с самых ранних лет приводила всех в изумление и восторг. Всех, кроме отца. Тот, похоже, неосознанно завидовал сыну, чем во многом и объяснялись их слишком редкие встречи. Кроме того, царь, видимо, понимал, что его манеры и образ жизни едва ли способны вызвать у сына восхищение. Аменхотепа раздражало выражение лица царевича, когда тот смотрел на его чашу с вином или на то, как он слизывает с пальцев соус. А наибольшее раздражение вызывали у фараона совместные появления сына и Тии. Юная красота царевича и неувядающая прелесть царицы заставляли его острее ощущать собственную непривлекательность и осознавать тот факт, что он стареет.
Однако на сей раз фараон воззрился на своего отпрыска не без удовольствия, ибо вид возмужавшего царевича навел его на показавшуюся ему весьма удачной мысль. Делов том, что Аменхотеп не чувствовал влечения к государственным делам. В этом отношении он привык полностью полагаться на Иосифа, а когда советника не стало, едва ли не впал в отчаяние. Теперь ему пришло в голову подготовить сына к царствованию и как можно скорее переложить бремя правления на его юные плечи. Молодой царевич был провозглашен соправителем, и очень скоро его отец смог полностью удалиться от дел и посвятить все свое время удовольствиям и развлечениям. Сын в отличие от отца оказался государем заботливым и рассудительным. Он не растрачивал казну на возведение пышных храмов, не затевал ради прославления своего имени бессмысленных войн, но вместо этого разъезжал по стране, вникая в нужды всех своих подданных, опекал нуждающихся и страждущих и сурово пресекал злоупотребления и насилие со стороны власть имущих. Короче говоря, делал все возможное, чтобы сдержать данное себе и Иосифу обещание "жить по правде".
Со временем царевич пожелал жениться и, естественно, захотел, чтобы ложе и престол разделила с ним Киа. Однако, к его удивлению, отец, до сей поры практически не вмешивавшийся в его жизнь, запретил ему и думать об этом. Вызвав сына в тронный зал, фараон с высоты престола категорически потребовал, чтобы тот женился на своей сестре. Царевич с негодованием отказался, что повергло Аменхотепа в безумную ярость. Царь кричал и топал ногами, лицо его налилось кровью, огромные складки жирной плоти безобразно тряслись. Но юный соправитель не уступал.
– Ты выполнишь мой приказ! – орал побагровевший фараон.
– Ни за что! Ты не можешь заставить меня взять жену по твоему усмотрению.
– Но я могу запретить тебе жениться на Киа!
– Да, отец, сейчас это в твоей власти. Но рано или поздно я сам стану фараоном и тогда смогу поступить так, как мне будет угодно.
С этими словами царевич поклонился и покинул тронный зал.
Аменхотепу осталось лишь брызгать слюной.
А вот Инен, стоявший за колонной и наблюдавший, не вмешиваясь, всю эту сцену, повернулся к своему спутнику, верховному жрецу Амона, и торопливо шепнул что-то ему на ухо. Лица обоих священнослужителей стали еще более угрюмыми.
На следующий день к сидевшему с Киа в саду царевичу подошла мать и, нежно обняв племянницу, попросила оставить ее наедине с сыном. Киа взглянула на царевича, но возражать не стала, а поднялась и ускользнула прочь. Тии сразу же перешла к делу: взяла сына за руку и стала настойчиво уговаривать его жениться на старшей сестре и сделать ее таким образом великой царицей. В отличие от отца она не приказывала и не выходила из себя, а потому и ответ царевича прозвучал более спокойно и почтительно по форме. Но по существу остался прежним: то был отказ. Царица продолжала настаивать, но он лишь покачал головой и рассмеялся.
– Кому-кому, матушка, а тебе едва ли пристало уговаривать меня не жениться на Киа, да еще и ссылаться при этом на нерушимые обычаи. Сама-то ты в нарушение всех и всяческих обычаев, не будучи сестрой отца, заняла ее место и стала великой царицей.
– Это совсем другое дело, – пробормотала Тии, отводя глаза.
– Почему?
Царица беспомощно пожала плечами.
– Такова была воля богов.
– А вдруг воля Бога единого – Бога, в которого, не забывай об этом, веровал твой отец, – состоит как раз в том, чтобы я женился на Киа и сделал великой царицей именно ее?
Тии снова беспомощно пожала плечами и, повернувшись к колоннам, изящным жестом подозвала кого-то к себе. Прикрыв рукою глаза, чтобы не слепило солнце, царевич пригляделся к подошедшему человеку в жреческом одеянии и узнал в нем своего дядю Инена.
Он снова повернулся к матери.
– Если даже тебе не удалось убедить меня изменить принятое решение, то почему ты считаешь, будто дядя добьется большего успеха?
– Потому, что он великий мудрец, познавший множество тайн и лицезревший немыслимые чудеса.
– Сомневаюсь, чтобы он мог быть столь же сведущ и прозорлив, как мой дед.
Царевич увидел, как мать вздрогнула и закусила губу. Потом она почти робко коснулась его плеча и, поцеловав в лоб, сказала:
– О возлюбленный сын мой, разве стала бы я просить тебя сделать что бы то ни было, не будь у меня уверенности в том, что это делается исключительно для твоего блага? Прошу тебя, посиди с дядюшкой и выслушай все, что он тебе скажет. Ибо, повторяю, и он, и я желаем тебе только добра.
Царевич призадумался, с сомнением посмотрел на мать, но потом пожал плечами, склонил голову и выполнил ее просьбу – последовал за Иненом из дворца в храм Амона, в самые его сокровенные глубины. Створы металлической двери плавно разошлись перед ними в стороны, и они проследовали в находящееся за ней помещение с круглым, пустым бассейном. Там дядюшка показал племяннику высеченные на стенах рельефы – тайные образы Осириса и иных богов, а потом поведал царевичу о том, что он по прямой линии происходит от этих неземных существ и является носителем их священной крови.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});