class="p">Широ кивнул, когда он закончил, посмотрел с тоской на Мирона, словно жалел, что не впустил его в Сердце Мира первым. Это задевало, но Марси не могла винить шикигами за это. Она не могла злиться на Мирона, потому что, хоть он был напыщенным, он не ошибался. Смертные Духи были угрозой. Мирон говорил сейчас то, что говорила Амелия перед боем с Ванном Егерем: если бы Марси не управляла своим духом, он стал бы управлять ею.
Это почти произошло. Если бы она была мене храброй, когда он вспомнил свое имя как Пустого Ветра, он захватил бы ее. Их отношения были осторожным построением доверия, и хоть она была рада конечному результату, Марси не считала, что процесс было легко повторить. Даже если бы она придумала процесс, каждый Смертный Дух отличался, как и каждый маг. Каждая пара должна была построить свою уникальную связь, свой мост доверия. Это было уже тяжело между двумя обычными людьми, но когда ценой поражения был бушующий бесконтрольно бог, аргумент Мирона имел больше смысла.
И все же…
— Я понимаю твои слова, — медленно сказала Марси. — Конечно, запечатанная магия снова спасёт жизни, но ты упускаешь часть, где жизни людей — не единственное, что на кону тут. Это не только наша планета, Мирон. Это дом духов и всяких магических существ, многие из них жили тут раньше, чем мы вышли из лесов. Если мы вернем засуху, мы можем спасти человечество, но навредить всему остальному.
Мирон оскалился.
— Если просишь меня пожалеть драконов, которым пришлось оставаться в облике людей…
— Я говорю не только о драконах, — сказала Марси. — Я говорю о магических зверях, химерах и барсуках, единорогах и прочих видах, которые появились с возвращением магии. Если я снова запечатаю магию, я их отошлю в спячку, возможно, навеки. А духи? Не все они как Алгонквин. Есть миллионы духов земли и зверей во всем мире, которые живут мирно с соседями-людьми. Многие из них даже помогают нам. Они — монстры? Они заслуживают умереть?
— Конечно, нет, — сказал он. — Но мы делаем то, что нужно, чтобы выжить.
— Да? — спросила она. — Мы выживаем?
— Ты жива, да?
Марси подняла голову.
— Да?
Он вздохнул.
— Плохой пример. Но твоя смерть была…
— Из-за моей смерти я могу говорить об этом! — закричала Марси. — Магия — не просто сила, Мирон. Это наша душа, и я говорю не образно. Когда мое тело умело, это осталось.
Она подняла руки, которые просвечивали в ярком свете Сердца Мира.
— Мы тоже магия. Может, не такая большая, как духи, но она все еще часть нас. Человечество физически пережило засуху, но то, что мы размножались, не означает, что потеря магии не навредила нам ужасно. Когда я умерла, моя магия жила в моей смерти. Я застряла бы там, пока смерть не рухнула бы, если бы Призрак не пришел спасти меня.
Марси опустила ладонь на плечо Пустого Ветра.
— Ты всегда говоришь, что он — смерть, но ты забываешь, что это не так плохо. Все люди умирают, и духи, как Призрак — Смертные Духи смерти — заботятся потом о наших душах. Если это убрать, если усыпить тех духов, что будет с нами? Куда нам уйти? — она повернулась к Широ. — Что случилось с людьми, которые умерли при засухе?
— Как ты думаешь? — стойко ответил он. — Они умерли.
— А потом? — настаивала Марси. — Если магии нет, то что случается с нашей магической частью? С душой? Это просто умирает?
— Все умирает.
— Ответь, — прорычала она, шагая ближе. — Что случилось с их душами?
Широ опустил взгляд.
— Ничего, — сказал он, наконец. — Они никуда не уходят, потому что они изначально не были там.
— Стой, — Мирон прижал ладонь ко лбу. — Просто стой. Это безумие. Ты говоришь, что люди рождались во время засухи без душ?
— У них что-то было, — быстро сказал шикигами. — Людям нужно определенное количество магии, чтобы жить, и мой хозяин был очень осторожно, оставил немного. Он не мог оставить больше, ведь для меньших духов нужно немного магии, но внешнее кольцо заклинания тут посвящено тому, чтобы печать не забирала последний процент магии, необходимый, чтобы люди сохраняли магическую половину, пока они живы.
— А потом? — спросила Марси.
Широ скривился.
— Боюсь, там все изменилось. Нужна лишь капелька магии, чтобы человечество жило, но смерть куда более требовательная. Сохранение душ вместе на этой стороне требует больше магии, чем мы могли позволить, и нам пришлось дать им рассеяться.
— Рассеяться? — повторила она, голос дрожал. — Пуф — и все? Просто пропадаешь?
— Это было очень мирно, — быстро сказал Широ. — Куда лучше, чем мучения, которые некоторые Смертные Духи…
— Я не о том! — закричала Марси. — Вы лишили сотни поколений загробной жизни! Твой хозяин украл это у них!
— Да! — заорал он на нее. — Чтобы спасти живых! Я говорю, это решение не далось просто. Мой хозяин принял тяжелое решение, и он выбрал сделать то, что мог, чтобы сохранить человечество.
— Я это понимаю, — сказала Марси. — Моя проблема не в том, что Абэ-но-Сэймэй принял трудное решение в плохой ситуации. Ты просишь меня это повторить, а я не стану. Есть небольшой шанс поступить лучше.
Широ опустил взгляд. Когда Марси повернулась к Мирону, старший маг стоял и глядел на печать.
— Я не знал, — сказал он, наконец. — Я не знал, что была загробная жизнь, пока не…
Его голос дрогнул в конце, и Марси вздохнула. Она выросла, читая его книги, но она презирала настоящего сэра Мирона Роллинса почти с момента их встречи. Он был напыщенным поразительным нахалом, который принимал ужасные решения, но он переживал за жизни. Это не удивляло, ведь он всю жизнь работал в ООН, но для Марси это было открытием, и впервые с тех пор, как реальность раздавила ее представление о сэре Мироне Роллинсе, она ощутила вспышку старого восхищения.
— Мы не дадим этому повториться, — сказала она, касаясь его руки. — Смертные Духи, боги смерти, были созданы нами, чтобы нашим душам кто-то помогал. Пустой Ветер многим даровал покой, и это только забытые. Есть другие лица смерти, другие концы. Не все приятные, но любая загробная жизнь лучше, чем просто стать ничем.
— Да? — спросил Мирон, опуская руки со вздохом. — Я всегда думал, что такое будет со мной. Я думал, что умру — и все. Я не знаю, что думать из-за того, что есть куда больше.
— Это шок, — согласилась она. — Но, что бы мы ни думали, мы не имеем права забирать вечность у тех, кто переживает.
— Возможно, — утомлённо сказал он. — Но я не просто