Долгое время я сидел как в забытьи, уставясь на мертвое тело. Я пришел в себя от шума: в дверь колотила миссис Вудз, которую поднял на ноги этот предсмертный крик. Я велел ей отправляться спать. Вскоре в дверь приемной стал стучать какой-то пациент, но я не обратил внимания, кто это был- мужчина или женщина. Пока я сидел, в моем мозгу созрел план. Это произошло почти автоматически — наверное, так и рождаются планы. И когда я встал со стула, мои дальнейшие движения стали чисто механическими, мысль здесь даже не участвовала. Мною руководил только инстинкт.
С тех пор, как произошли изменения в обстоятельствах моей жизни, о которых я уже упоминал, Бишоп Кроссинг стала мне ненавистна. Мои жизненные планы рухнули, я встретил поспешные суждения и дурное отношение там, где рассчитывал найти поддержку. Правда, опасность скандала, которую я ожидал с приездом брата, теперь исчезла — он был мертв. Но мысль о прошлом вызвала у меня только страдание; я чувствовал, что прежняя жизнь никогда не вернется. Пожалуй, я чрезмерно чувствителен, может статься, я недостаточно думаю о других, но, поверьте, именно такие чувства я испытывал в те минуты. Любая возможность бежать из Бишоп Кроссинг, не видеть больше его обитателей, казалась мне счастьем. И сейчас появился случай, о котором я не смел и мечтать: я мог навсегда порвать с прошлым.
На диване в моей комнате лежал человек, который как две капли воды похож на меня — правда, черты его лица были крупнее и грубее, чем у меня. За исключением этого, нас невозможно было отличить. Никто не видел, как он пришел, и ни один человек не хватится его. Лицо его, как и мое, было гладко выбрито, волосы почти такой же длины, как и у меня. Если поменяться одеждой, то завтра доктора Лана найдут мертвым в его кабинете, и это положит конец всем его несчастьям. В моем распоряжении была достаточная сумма денег, я мог захватить их с собой и попытать счастья в другом месте. В одежде брата я мог бы за ночь добраться до Ливерпуля, а в таком большом порту нетрудно уехать из Англии. Мои надежды были разбиты, и я предпочел бы самое скромное существование там, где меня никто не знал, той благополучной жизни, которая была у меня в Бишоп Кроссинг. Ведь здесь в любую минуту я мог столкнуться с теми, кого хотел- если бы это было возможно!- поскорее забыть. Итак, я решил воспользоваться обстоятельствами.
Так я и сделал. Не буду углубляться в подробности, ибо воспоминания об этом причиняют мне боль. Через час брат уже лежал одетый, до мельчайших деталей, в мое платье, а я, крадучись, вышел через дверь приемной. Стараясь выбирать исхоженные тропы, я зашагал, прямо через поля, в сторону Ливерпуля. Под утро я достиг цели. Саквояж с деньгами да один портрет — вот все, что я взял с собой. В спешке я забыл про повязку, которой брат завязывал глаз. Остальные его пожитки я прихватил с собой.
Даю слово, сэр, что никогда, ни на минуту, мне не приходило в голову, что люди могут заподозрить убийство. Не думал я и о том, что кто-то может подвергаться серьезной опасности из-за моего поступка. Напротив, я рассчитывал освободить других от своего присутствия — это было моим главным стремлением. В тот день из Ливерпуля в Корунпу отплывал парусник. Я купил билет на этот рейс, думая, что путешествие даст мне время собраться с мыслями и обдумать планы на будущее. Но до отхода корабля мое решение поколебалось.
Я подумал, что в мире есть человек, которому я ни за что на свете не должен причинить вреда. В глубине души она будет оплакивать меня, как бы грубы и бестактны ни были ее родные. Ведь она поняла и оценила мотивы, которыми я руководствовался, и если остальные члены семьи осудили меня, то она, по крайней мере, меня не забудет. Поэтому я послал ей письмо, где просил хранить все в тайне. Я пытался избавить ее от лишнего горя. И если под давлением обстоятельств она нарушила клятву, то я понимаю и прощаю ее.
Только вчера ночью я вернулся в Англию. Все это время я ничего не слышал ни о той сенсации, которую вызвала моя так называемая смерть, ни об обвинении, которое предъявили мистеру Артуру Мортону. Только вчера в вечерней газете я прочел отчет о заседании и поспешил приехать с утренним экспрессом, чтобы поскорее установить истину.
Таково было заявление, сделанное доктором Алоизом Лана, которое положило конец судебному разбирательству. Дополнительное расследование подтвердило, что его брат Эрнест Лана действительно приплыл из Южной Америки. Судовой врач засвидетельствовал, что во время путешествия он жаловался на плохое сердце, и симптомы совпадали с признаками болезни, вызвавшей его смерть.
Что касается доктора Алоиза Лана, то он вернулся в ту деревню, из которой столь драматически исчез. Между ним и молодым сквайром было достигнуто полное примирение, последний признал, что совершенно неверно понял причины, которыми руководствовался доктор Лана, разрывая помолвку. О том, что вскоре последовало и другое примирение, можно судить из заметки, помещенной на видном месте в «Морнинг пост».
«19 сентября состоится венчание, которое совершит преподобный Стефан Джонсон, в приходской церкви Бишоп Кроссинг. Венчаются Алоиз Ксавьер Лана, сын дона Альфреда Лана, бывшего министра иностранных дел Аргентинской республики, и Френсис Мортон, дочь покойного Джеймса Мортона, мирового судьи, из Лей Холла, Бишоп Кроссинг, графство Ланкашир».
НОВЫЕ КАТАКОМБЫ
— Послушай, Бергер, — сказал Кеннеди. — Я хочу, чтобы ты был со мной откровенным.
Два известных исследователя истории древнего Рима сидели в уютной комнате Кеннеди, окна которой выходили на Корсо. Ночь была прохладной, и им пришлось придвинуть кресла к итальянскому камину — не слишком удачному сооружению, от которого исходило, скорее, не тепло, а душный воздух. Снаружи, под яркими зимними звездами, раскинулся современный Рим: длинная двойная цепь электрических фонарей, ослепительные огни кафе, грохот мчащихся экипажей, говор оживленной толпы на тротуарах. Но здесь, в роскошной комнате молодого английского археолога, царил только древний Рим. На стенах висели потрескавшиеся, тронутые дыханием времени осколки лепных орнаментов, по углам стояли потемневшие старинные бюсты сенаторов и полководцев. Их лица жестко и сурово смотрели на говоривших. Посередине комнаты, на столе, среди бумаг, обрывков и рисунков, разбросанных в беспорядке там и сям, стоял знаменитый макет бань Каракалла, сделанный Кеннеди. Эта реконструкция была выставлена в Берлине и вызвала огромный интерес и восхищение у знатоков. Под самым потолком были прикреплены древние амфоры, а богатый турецкий ковер увешан старинными вещами. Все они несли печать безупречной подлинности, были крайне редкими и обладали огромной ценностью. Кеннеди, хотя ему было немногим больше тридцати, пользовался европейской известностью в своей области, и, более того, у него было изрядное состояние. Богатство либо служит роковым препятствием для исследователя, либо, если он обладает целеустремленностью, дает ему огромные преимущества в борьбе за славу и признание. Кеннеди часто поддавался соблазнам и оставлял свои занятия ради удовольствий. Он обладал острым умом, способным к целенаправленным действиям. Но эти старания часто заканчивались апатией. Его красивое лицо, высокий белый лоб, слегка хищная форма носа, чувственный рот все отражало силу и одновременно слабость его натуры.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});