Читать интересную книгу Вечерние новости - Артур Хейли

— Ладно, забирайте, — проворчал Годой. Кеттеринг жестом подозвал Партриджа и Мони к столу, где остались лежать две маленькие кучки банкнот достоинством в сто долларов каждая.

— Многие деловые люди, — сказал Кеттеринг, — не очень любят стодолларовые бумажки, так как опасаются фальшивок. Поэтому они частенько записывают прямо на купюре источник ее поступления Скажем, вы берете напрокат машину и расплачиваетесь сотенными, когда возвращаете ее назад, и “Хертц” или какая-то другая компания записывает на каждой купюре номер вашей квитанции, чтобы потом, если деньги окажутся фальшивыми, они могли вас отыскать. По той же причине банковские кассиры пишут на сотне фамилию того, кто вносит деньги.

— Я видел такие сотенные, — сказал Партридж, — но не мог понять, в чем дело.

— А я ни разу, — вставил Мони. — Такие банкноты для меня слишком крупные.

Кеттеринг улыбнулся.

— Закрепись на телевидении, малыш. И со временем ты к ним привыкнешь. — Затем продолжал:

— Все эти пометки на деньгах, разумеется, делаются неофициально. Любые надписи на деньгах запрещены законом, хотя, как правило, к ответственности за это никто не привлекается. Тем не менее в первой стопке у нас банкноты с номерами, во второй — с фамилиями. Если хочешь, Гарри, я покажу номера своим друзьям в банках, они пропустят их через компьютер и скажут, в чьих руках купюры находились. А там, где есть фамилия, я пролистаю телефонный справочник и постараюсь выяснить это сам.

— Кажется, я уловил смысл, — сказал Партридж. — Но, Дон, объясни членораздельно, что мы ищем.

— Мы ищем банки. Любая информация неизбежно приведет нас в банки, через которые прошли эти деньги, может статься, кто-то из служащих надписал имена и фамилии, которые вы видите. Тогда, если очень повезет, мы сумеем установить, какой банк держал, а потом выдал все эти деньги.

— До меня дошло, — сказал Мони. — Выдал деньги похитителям, которые купили на них гробы у господина Годоя. Кеттеринг кивнул.

— Именно. Конечно, это долгая история, но если механизм сработает, мы узнаем, услугами какого банка пользовались похитители, а может быть, имели там свой счет. — Он пожал плечами. — Если мы это выясним, Гарри, твое расследование может быстро раскрутиться.

— Отлично, Дон, — сказал Партридж. — Как выясняется, стреляя с дальним прицелом, можно попасть в мишень.

Тут его взгляд упал на экземпляр “Семаны”, который и привел их сюда, и Партридж вспомнил слова Дядюшки Артура, сказанные им перед началом операции: “В таких случаях редко находишь то, что ищешь, зато можно неожиданно наткнуться на что-то другое, не менее важное”.

Глава 9

Напряжение в кабинете Альберто Годоя постепенно спадало. Сейчас, когда требования не в меру настойчивых визитеров с телевидения были удовлетворены и нависавшая над ним угроза миновала, владелец похоронного бюро расслабился. В конце концов, рассуждал про себя Годой, в том, что он продал три гроба Новаку или как там его, ничего противозаконного не было. Разве он мог догадываться, что эти чертовы гробы будут использоваться с преступными целями? Конечно же, Новак показался ему подозрительным типом, и Годой не поверил ни одному слову из его басни про гробы. Но пусть кто-нибудь это докажет. Ничего не выйдет! Не получится!

Когда начался сегодняшний сыр-бор, его беспокоили две вещи: налог городу, который он содрал с покупателя за два первых гроба, но не заявил об этом, а также десять тысяч наличными, которые не были занесены в статью дохода в его книгах. Если об этом пронюхает финансовое управление, они смешают его с дерьмом. Правда, эти хлыщи с телевидения обещали помалкивать об обеих уловках, и, пожалуй, им можно верить. Он слышал, что путем таких вот сделок телевизионщики добывают большую часть своей информации. Сейчас, когда все осталось позади, он был даже рад, что увидел, как они работают. Но он и словечка о сегодняшнем не проронит, если этот паршивец из “Семаны” будет ошиваться поблизости.

— Если дадите мне лист бумаги, — сказал Дон Кеттеринг, указывая на две небольшие стопки банкнот, лежавших на столе, — я напишу расписку в получении этих денег.

Годой выдвинул ящик письменного стола, в котором он хранил всякую всячину, и извлек оттуда пачку линованной бумаги. Уже задвигая ящик, он заметил листок со своими каракулями, вырванный из записной книжки. Он сунул его сюда больше недели назад и совершенно о нем забыл.

— Постойте-ка, тут есть еще кое-что. Когда Новак во второй раз явился…

— Что это? — резко спросил Партридж.

— Я же говорил вам: у него был катафалк марки “кадиллак”, за рулем сидел другой парень. Они увезли в нем гроб.

— Да, говорили.

Годой протянул листок, вырванный из записной книжки.

— Вот номер катафалка. Я записал его, положил сюда и забыл.

— Почему вы это сделали? — поинтересовался Кеттеринг.

— Может, интуиция. — Годой пожал плечами. — Разве это имеет значение?

— Нет, — сказал Партридж, — не имеет. Но все равно спасибо. Мы это проверим.

Он сложил листок и спрятал его в карман, хотя на результат не надеялся. Он вспомнил, что номер пикапа, взорвавшегося в Уайт-Плейнзе, был фальшивым и никуда их не привел. И все же любой клубок надо распутывать до конца, ничего нельзя принимать как должное.

Мысли Партриджа переключились на то, как это давать по телевидению. Он понимал, что скоро — не позже чем через несколько дней — какую-то, а может быть, и большую часть новой информации, в частности роль Улисеса Родригеса во всей этой истории, придется пускать в эфир. На Си-би-эй удерживать в тайне информацию можно лишь до поры до времени; пока что им сопутствовала удача, но ветер мог подуть в другую сторону в любой момент. Кроме того, они все-таки являлись службой новостей. Партридж ощутил приятное волнение при мысли о том, что наконец-то в эфир пойдет свежий материал; он решил, что именно сейчас надо подумать о том, как его лучше подать.

— Мистер Годой, — сказал Партридж, — несмотря на небольшое недоразумение в начале нашей встречи, вы все же очень нам помогли. Как бы вы восприняли наше предложение повторить все, что вы нам рассказали, перед видеокамерой?

То, что его покажут по телевидению, да еще в такой престижной программе, приятно щекотало нервы. Однако Годой быстро прикинул, что “популярность” чревата чрезмерным интересом к его персоне — может, например, всплыть вопрос о налогах, который его так беспокоил. Он отрицательно помотал головой:

— Нет, спасибо.

Как будто читая его мысли, Партридж продолжал настаивать:

— Нам незачем называть ваше имя или показывать лицо. Мы можем сделать так называемое силуэт-интервью, дав свет сзади, так что зрители увидят лишь ваши очертания. Мы можем даже изменить ваш голос.

— Он будет походить на жужжание кофемолки, — вставил Кеттеринг. — Ваша собственная жена его не узнает. Соглашайтесь, Годой, что вы теряете? Снаружи ждет наш оператор, настоящий виртуоз, а вы внесете свою лепту в расследование.

— Ну что ж… — Гробовщик колебался. — Обещаете, что это останется между нами, и вы никому не проболтаетесь?

— Я обещаю, — сказал Партридж.

— Я тоже, — согласился Кеттеринг.

— Ну и я тоже, — присоединился к ним Мони.

Кеттеринг и Партридж обменялись взглядами; оба понимали, что данное ими слово, которое, будучи честными журналистами, они обязаны сдержать, невзирая на последствия, может причинить им немало хлопот. Не исключено, что ФБР и другие захотят выведать секрет и станут требовать имя интервьюируемого “силуэта”. Ну да ладно, юристы как-нибудь это дело уладят — такого рода скандалы случались и раньше.

Партридж вспомнил, как в 1986 году Эн-би-си передала сенсационное и в то же время противоречивое интервью с палестинским террористом Мохаммедом Абулем Аббасом, обеспечив безопасность последнего. Впоследствии множество критиков осудило Эн-би-си не только за само интервью, но и за сокрытие местонахождения террориста — телестанция так и не отступилась от данного накануне интервью обещания. Подобное негодование разделяли даже некоторые журналисты, хотя, очевидно, ими двигала профессиональная зависть. Спор не утихал, глава государственного департамента США кипел от ярости, а министерство юстиции грозилось разослать повестки в суд и учинить допрос членам съемочной группы, но в конце концов все уладилось. (Когда у государственного секретаря Джорджа Шульца спросили, что он думает по этому поводу, он ответил: “Я верю в свободу прессы”.) Ни для кого не секрет, что телестанции новостей подчиняются собственным законам. Во-первых, потому, что ни правительственные органы, ни государственные мужи не хотят с ними конфликтовать. Во-вторых, в демократическом мире журналистика как таковая олицетворяет собой идеалы справедливости, свободы и неподкупности.