помощью верёвки. Пробираться обратно к лагерю им пришлось по горе сожжённых трупов под стенами, но это пережить было можно.
— Мы могли выручить за них кучу денег! — с наездом начал Бернд.
— Мы получим больше, чем деньги — мы получим от них услугу. Когда у нас закончилась бы еда, то их бы просто вырезали, а если мы окажемся в Рюгленде, то сможем рассчитывать на помощь их домов.
Похоже было, что в моих словах есть резон, а потому Бернд хоть и ворчал, но успокоился. Я же дождался того момента, когда отпущенные дворяне достигнут лагеря и приказал Рубену отправить ночью сокола в Орлаён. Если к нам не подоспеет подмога, то тогда придётся продать крепость и уходить на восток.
Ещё неделю в воздухе висело напряжение, а сокол Рубена так и не возвращался. Он долгое время служил нам верой и правдой, а потому переживали за птичку все бойцы. С каждым днём всё сильнее свербела мысль о продаже города, но ровно через неделю рюглендцы стали сворачивать лагерь. Чтобы уйти с насиженных мест им понадобились целые сутки, и всё это время я стоял на стене, забывая моргать. Как только последние роты рюглендев скрылись за горизонтом, то я рухнул на пол, где стоял.
Эпилог
Добудиться меня не могли три дня и всё это время я видел один единственный сон. Сновидений у меня не было с того момента, как я попал в этот мир, но даже так этот сон мне не нравился.
Я видел Орлаён. Город, выдержавший тысячи многолетних осад и похоронивший под своими стенами миллионы воинов, ныне пожирался огнём. Пламя бесновалось на его руинах, пожирая остатки разрушенных домов и озаряя своим светом земли словно вторым рассветом. Белые стены города были развали почти до основания и валялись каменными кучами на посеревшей от пепла земле. Множество дымных столбов вздымались к небу, забивая горло смрадом горелого мяса, сожжённых волос и старой чёрствой крови.
По спаленным руинам шло войско. Воины его были безлики и безмолвны. Их были десятки тысяч и с высоты птичьего полёта они скрывали каждый миллиметр земли. Они медленно двигались по чадящим руинам, давя подошвами своих сапог, устилающий землю ковёр из мёртвых тел. Черепа мертвых с мерзким чавкающим звуком лопались, заливая землю гнилыми мозгами.
Войско вёл командир, скачущий на большом чёрном коне впереди всей армии. Его тело полностью скрывала длинная чёрная медвежья шкура, а поверх шлема был натянут глубокий чёрный капюшон. В глазницах его шлема виднелась исключительно иссини чёрная беспросветная тьма. Он скакал молча, держа в руке длинный клинок. На его клинке светилась красным светом руническая надпись. Точно такая же, как на моей сабле. При осознании этого я неожиданно понял, что перед этим войском уже пала Гранисия и вся Ларингия, и нет такой силы, что его остановит.
Я проснулся и резко сел на своём лежбище. Пот тёк струями, а сердце активно прорывалась из груди. Я взялся за грудь, пытаясь успокоиться и поймал на себе обеспокоенный взгляд Рубена. Он вновь был для меня сиделкой и по его обеспокоенному взгляду в момент стало понятно, что наши дела плохи.
Я быстро накинул на себя куртку, даже не завязывая её на груди и вышел из дома. Оказавшись на стене, я посмотрел на побитый в штурмах Кронинбург и увидел за разрушенными зданиями армию. Это были не рюглендцы. В их лагере на ветру развивалось множество знамён домов Ларингии. Сначала по моему лицу поползла улыбка, но мгновенно исчезла, когда я не увидел знамя Кловиса. Среди великого множества полотен отлично рассматривались колышашиеся на ветру знамёна дома Ландсьеров.
От лагеря неожиданно отделился одинокий конник, во весь опор скачущий к нашим стенам. Мои стрелки мгновенно взяли его на прицел, отчего внутреннее чутьё просто завопило о том, что ситуация складывается отнюдь не в нашу пользу. Конник остановился в паре метров от стен и поднял голову вверх, закричав во всю силу:
— Вадим из «Кабаньей головы», именем его святейшества короля Кловиса и маршала его Элиоса Ландсьера, вы обвиняетесь в самовольном захвате королевского города и убийстве рода Корбинов. Отзовите своих воинов и сдавайтесь! На ответ вам час, иначе мы начнём штурм.