часа. В семь Лея проснется и начнет собираться в школу.
— Господи! — пробормотала Наташа. — Боря, сделай же что-нибудь!
— Маша, — сказал Беркович, стараясь не думать о картине, которую рисовала его фантазия, — разбудите мужа. Я позвоню Рону — это наш главный эксперт. И Рику — это физик, он, похоже, в курсе дела. Не знаю, что еще можно сделать. Лея спит и пусть спит… пока.
* * *
В пять утра четверо мужчин мерили шагами гостиную в квартире Берковича, а две женщины сидели на диване, взобравшись на него с ногами. Сандлер приехал последним, и Вайншток отвел его в сторону, чтобы объяснить ситуацию не на популярном уровне, а с применением терминов, которые Беркович, прислушивавшийся к разговору, даже не попытался понять.
Хан, как обычно, попробовал резюмировать:
— Как я понял, проблема в том, что, если Лея через два часа будет в здравом уме и твердой памяти, может произойти взрыв?
— Не взрыв, — поправил Вайншток. — Скопление массы, сравнимой с массой Вселенной.
— Не преувеличивай, — оборвал Вайнштока Сандлер, сохранивший спокойствие, наверно, потому, что его подняли с постели, он не выспался, воспринимал окружающее не вполне адекватно и, во всяком случае, не эмоционально. Физика, только физика. — Какая, на фиг, масса Вселенной? Тебе известна степень перепутанности всех частиц? Нет. Это только гипотеза. Можно оценить минимальную критическую массу, учитывая, как проходила эволюция моделей. Но максимум массы ты знать не можешь.
— Какая разница? — раздраженно возразил Вайншток. — Массы будет в любом случае достаточно, чтобы ничего не осталось от города, а, может…
— Проблема в том, — повторил Хан, — что, если Лея будет в здравом уме и твердой памяти, может произойти катастрофа.
— А если будет спать? — спросил Беркович, понимая, что задает риторический вопрос.
Вайншток пожал плечами:
— Мозг работает и во сне. Бессознательная деятельность не прекращается.
— Значит, нет другого выхода, кроме…
Мужчины переглянулись, Мария заплакала. Наташа в ужасе смотрела на мужа.
— Кто это должен решать? — сказал Хан. — Нет времени перекладывать ответственность. Да никто, кроме нас, и не поймет. Осталось два часа.
— Полтора, — поправил Сандлер.
— Может, если ей объяснить… — Наташа в который раз повторяла, как мантру, слова, которые ничего не значили.
— Не поможет. Она не контролирует свое бессознательное.
— Гипноз?
— Где мы возьмем гипнотизера в пять утра? — воскликнул Вайншток. — А если и гипноз не поможет?
— Нельзя просто сидеть и ждать! — голос у Наташи сорвался, и она выбежала из гостиной. Тихо открылась и закрылась дверь в комнату, где спал сын. В семь Арика нужно будить, ему в детский сад… Мысль показалась Берковичу чужой, из другой реальности.
— Ненавижу! — воскликнул Вайншток. — Зачем я занялся этой темой? Зачем рассказывал Натану? Откуда мне было знать, как это преломлялось в мозгу Леи?
— Рина сейчас спокойно спит, — с неожиданной яростью произнесла Мария. — А мы тут… а она… Я, не задумываясь, убила бы эту дрянь! Вы, Боря, меня арестовали бы, я бы призналась, и пусть меня судят!
— Хватит! — крикнул Вайншток. — Прекрати истерику!
— Что-то надо делать!
«Только не это! — думал Беркович. — Почему так получилось? Почему, чтобы все мы спали спокойно, нужно, чтобы умерла девочка? Это неправильно! Законы природы не могут быть так устроены!».
Законам природы все равно, а квантовая перепутанность возникла в Большом взрыве, когда ни жизни на Земле, ни самой Земли, ни Солнца. ни других звезд еще не было.
Эволюция — жестокая штука.
Нет выхода.
— А если, — сказал он, — уничтожить промежуточные результаты эволюции? Уродцев?
— Невозможно, — Хан посмотрел на Берковича с сожалением. — Я уже думал об этом. Куклы — вещественные доказательства. Чтобы их уничтожить, нужно, чтобы дело об убийстве Альтермана было официально закрыто и сдано в архив. После этого я смогу подать заявку прокурору о списании вещдоков. Прокурор подпишет бумагу — обычно на это уходит неделя-другая, — и после этого…
— Сейчас чрезвычайные обстоятельства! Ты можешь взять ответственность на себя!
— И вылететь с работы, если мне не удастся убедить Шрайбера, что я действовал по необходимости?
— А если ты не будешь действовать, то, возможно, потом и с Шрайбером разговаривать будет некому!
— Может нет, может да.
— Рон!
— Борис, — тихо произнес Хан. — Я просто не успею. Сейчас пять часов утра. В управлении только дежурные и охрана. В лаборатории никого, нет срочных анализов.
— Ты должен успеть!
Хан молча встал и пошел к выходу. Никто не произнес ни слова, пока с улицы не послышался гул заведенного мотора.
— Господи, — пробормотала Мария.
— А если это не поможет? — ни к кому конкретно не обращаясь, осведомился Сандлер и спросил: — Борис, у тебя выпить не найдется?
— Сок. Яблочный или грушевый. Извини, спиртного нет, так уж получилось.
— Так уж получилось, — горько повторил Вайншток. — Четверо умных мужиков. Асы. И не можем ничего придумать.
«Мы, — подумал Беркович. — Впрочем, неважно. Какое сейчас имеет значение: кто что придумал, кто кому что нечаянно сказал…»
— Кто поедет со мной к Рине? — спросила Мария.
Вайншток обнял жену за плечи.
— Поедем вдвоем, — сказал он.
— Я с вами, — предупредил Беркович.
— Вы… ты не будешь докладывать начальству? — осведомился Вайншток. — Хоть как-то обезопасить себя. Я имею в виду… на всякий случай.
— В пять утра? Думаешь, мне удастся получить санкцию… на что?
— Порочный круг, — пробормотал Вайншток. — Поехали.
* * *
Квартал начал просыпаться. Солнце еще не поднялось над крышами домов, и на улице было сумрачно: странное состояние природы, которое Беркович не мог определить — будто погасшие на ночь краски возродились с рассветом, и в природе застыло ожидание. Даже люди не передвигались, а возникали из небытия то в одном конце улицы, то в другом. Исчезали, чтобы проявиться где-то еще, — или Беркович воспринимал мир кадрами, отделенными друг от друга неопределимыми временными промежутками?
Машину поставили перед подъездом, проигнорировав красно-белый бордюр. По лестнице поднимались, стараясь не создавать шума, у двери квартиры Альтерманов остановились.
— Что скажем? — спросил Сандлер. — Мы так и не договорились.
— Кто будет говорить? — спросил Вайншток. — Мы не распределили…
— А если Рина не откроет? — сказала Мария. — Когда она крепко спит, ее из пушек не разбудишь.
— Откроет Лея, — сказал Беркович.
— Может испугаться и… — Мария отступила на шаг.
— Да звоните же кто-нибудь! — нервно воскликнул Сандлер.
Беркович нажал на кнопку, и в глубине квартиры заверещал перепуганный павлин.
— Такой вопль и мертвого… — начал Сандлер и замолчал. Кто-то стоял за дверью и смотрел в глазок, видно было, как что-то шевельнулось в стеклышке, мигнуло, исчезло.
Дверь открылась на ширину цепочки. На Берковича смотрела незнакомая женщина лет шестидесяти. На ней был халат цвета морской волны, и она переминалась с ноги на ногу, потому что вышла босиком.
— Кто? — спросила она Берковича, потому что только его могла видеть. — Что