Читать интересную книгу Исход - Игорь Шенфельд

И тут Аугуста осенило: так это же атомная бомба была! Та самая, о которой все время говорили, которую ждали! Свершилось! Он видел взрыв атомной бомбы! Такой же, которой американцы разбомбили — одной бомбой! — сразу целый город и убили, сожгли сто тысяч людей одним ударом! Такие же американские бомбы были теперь нацелены и на Советский Союз. И вот — хрен вам теперь! Вот она — своя! Наша! Он только что видел ее! Вон она — все еще висит над землей: сама Смерть висит: собственной персоной!.. Он видел! Он видел это!!! Ликование смело остатки страха, Аугуст открыл кабину и выскочил наружу. Пахло гарью, пылью, полынью, чем-то еще… Запрокинув голову, Аугуст смотрел на расплывающуюся в жирный блин, тускнеющую атомную медузу. До нее было далеко, много-много километров, а она чуть не перевернула ему машину… Какая чудовищная мощь!

Густой, короткий шорох сверху и тупой удар за спиной заставили Аугуста пригнуться и прикрыть голову руками. Но ничего больше не случилось. Аугуст обернулся. Затем заглянул в полузасыпанный земным мусором кузов грузовика: там лежал мертвый степной орел, раскинув обгоревшие крылья и вывернув голову назад. Глаза его были белые, выгоревшие, убитые яростным светом невообразимой силы: наверное, он еще сколько-то времени, ослепнув, кружился на горящих крыльях, не понимая, что с ним стряслось и отчего он падает.

Когда Аугуст снова сел за руль, у него колотились ноги и дрожали руки. Путаясь в движениях, он запустил заглохший мотор и поехал дальше, угадывая заметенную землей и мусором дорогу, постепенно приходя в себя и вспоминая, куда он едет и зачем. Орел остался лежать в кузове; пусть лежит: Аугуст покажет его всем… Атомная бомба!!! Он ее видел!!!

Аугуст в этот миг еще не осознавал, что только что, в его присутствии началась новая эпоха в истории земного шара в целом и в его личной судьбе. Постоянно оглядываясь на атомный гриб, он ехал все быстрей и быстрей: он торопился на вокзал, к поезду. В растревоженном разуме и взбудораженном воображении приезд Ульяны представлялся Аугусту событием не меньшего масштаба, чем только что пережитый атомный удар.

В Семипалатинске обстановка была спокойная: никто не бегал, не кричал и не смотрел в небо: здесь, кстати, тоже смело все облака, и на северо-западе вздымалось над горизонтом величавое кучевое облако необычной, сферической формы — то самое! — на которое, однако, никто не обращал внимания. Аугусту это было странно: не мог же никто ничего не слышать? Однако, вопросов он людям не задавал: лагеря приучили его руками зря не размахивать и лишними вопросами внимания к себе не привлекать.

До прихода поезда оставалось еще полчаса, и Аугуст пошел в зал изучить расписание поездов — просто так, из любопытства; посмотреть, например, какие поезда идут в сторону Саратова, и когда, и сколько до туда часов, или дней пути… Возможно, что он делал это только для того, чтобы меньше думать об Ульяне с ее ребенком, которые уже где-то на подъезде, которые вот-вот прибудут.

Наконец станционное радио прогукало что-то размазанным эхом, содержащим слова «Алмата» и «стоянка сорок минут». Аугуст купил перронный билет и вышел на платформу. Показался паровоз с белыми усами пара и черным дымом из трубы. Вот он уже рядом, шевелит красными колесами, двигает локтями шатунов — большой, черный, жирный и горячий, как черт, вылезший из ада. Потянулись вагоны. После второго шел почему-то сразу восьмой, и он пошел за ним до полной остановки, потому что как раз восьмой ему и был нужен. Пассажиры стали спускаться, кто прыгая вниз, кто сползая задом наперед, вытаскивая за собой чемоданы; иные спускали перед собой пухлые баулы, с трудом сохраняя равновесие. Аугуст помогал сходящим, вглядываясь в тамбур: где она? Но все сошли, а Ульяны не было.

— А где женщина с маленьким ребенком? — спросил Аугуст у проводницы.

— В Аягузе сошла.

— Что за ерунда? Меня встретить прислали.

— Не туда приехал, родной. Это Семипалатинск.

— Я сам знаю, что это Семипалатинск: она сюда и должна прибыть.

— Ничего не знаю. Говорю же: сошла в Аягузе.

— Ничего не понимаю. Вот написано: двадцать девятое, восьмой вагон…

— А, восьмой? Дак а это третий.

— Как третий, когда стоит «восемь».

— Ты считать до десяти умеешь? Смотри: там — второй, а вот он — четвертый. А что посредине бывает? Третий!

— А почему «восемь» написано?

— На заборе тоже написано… Не видишь — восьмерка пополам перечеркнута. Сперли табличку на память — такие же как ты сам, небось. Вот и повесили с восьмого — у них две было…

— Дура долбаная, — выругался Аугуст и побежал вдоль поезда.

— А то ведь я и кочергой догнать могу! — неслось ему вслед, — мудак бестолковый!

Женщина в окружении четырех чемоданов с большим свертком в руках стояла на платформе в конце состава и растерянно озиралась. Сверток у нее был похож на упакованное дитя. Аугуст всмотрелся в женщину и обомлел: господи, да это же она — Ульяна! Только по глазам и узнал…

— Ульяна Ивановна? — спросил он тем не менее на всякий случай, и сердце его укатилось в сапог, когда он услышал ее голос:

— Да, я… Ах, да это же Вы, Аугуст! Вы такой черный, загорелый… Вы каждый раз в новом обличье возникаете. Хорошо, что Вы меня встречаете, а то я уже испугалась, что случилось что-нибудь… Мы когда ехали — такая молния в вашей стороне сверкнула — десять секунд все небо горело. «Вот это грозища там!», — подумала я. А подъезжаем — солнце светит. Чудеса!

— Нет, то не гроза была, — сказал Аугуст…

— Ну, пойдемте, пойдемте: потом расскажете, что это было, — заторопилась Ульяна.

Подкатил носильщик в фартуке и с бляхой, погрузил чемоданы на тележку, попер, вихляя тощим хребтом и громко хлопая калошами без задников. Аугуст с Ульяной едва поспевали за ним. Аугуст раздумывал, не предложить ли Ульяне забрать у нее ребенка, чтобы ей легче было, но не решился: уронит еще; да и вообще: сама родила — сама пусть и таскает теперь; его встретить и привезти ее послали, а не детей ее на руках таскать…

Грузовичок Аугуста стоял в некотором отдалении, и носильщик сказал строго: «Это не по тарифу. Я только до входа работаю. Давай второй тариф: еще двадцать копеек давай». Аугуст растерялся: денег у него было с собой совсем мало — пятьдесят копеек всего, то есть это поначалу столько было: перронный талон съел половину, да двадцать за этот самый «тариф» надо отдать; оставался пятачок всего. Аугуст огорчился и обиделся:

— Что еще за тарифы дурацкие! Ладно, снимай тогда чемоданы, дядя: я бы и сам их донес по-очереди. Тебя пожалел, заработать дал, а ты еще и буржуйничаешь…

Ульяна запротестовала: «Я сейчас достану. Подержите ребенка, пожалуйста».

— Нет! — закричал Аугуст, — не подержу! Обойдется! Тариф ему! Хрен ему, а не второй тариф!

Ульяна смотрела на Аугуста с изумлением: это был действительно совсем другой Аугуст. Между тем оскорбленный в своих лучших профессиональных чувствах носильщик с достоинством снял чемоданы на землю, и поджав губы, протянул руку за «тарифом», на всякий случай процедив: «Я тут не один. Могу ребят кликнуть, разберемся». Но Аугуст, конечно же, отдал ему его двадцать копеек, порадовавшись тому, что монета оказалась черной и гнутой.

— Не фальшивая? — спросил носильщик сварливо.

— Нет, это она в танке со мной горела! — огрызнулся Аугуст, и снова уловил на себе удивленный взгляд Ульяны. Ему это понравилось, но только странной, мстительной радостью: да, любуйся, голубушка: такие мы вот и есть — всеми помоями умытые герои…

Аугуст усадил мать и дитя в кабину и стал загружать чемоданы в кузов; обвязал их веревкой, притянул к борту, чтоб не гуляли. Ульяна обернулась, сквозь заднее окошко кабины смотрела на него; он чувствовал себя нервно, взвинченно. Когда сел за руль, Ульяна спросила:

— Почему столько мусора в кузове, и птица дохлая? Зачем?

— Это степной орел. Его атомной бомбой убило, — коротко сообщил Аугуст и тронулся с места. Ульяна нахмурилась:

— Что за шутки? Почему Вы меня дурачите? Вы издеваетесь надо мной, что ли? Почему?

Аугусту захотелось напомнить ей, что они уже дважды переходили на «ты», но тут же и раздумал. Зачем? И он ответил очень вежливо:

— Нет, Ульяна Ивановна, я не издеваюсь над Вами. На пути сюда я действительно попал под атомный взрыв, и мне чуть не перевернуло машину. Потом смело туман, поднялась буря, накидало мусору в кузов, и слепой орел упал — уже мертвый. Убрать я не успел — извините… А орла хочу в поселке показать. Я, наверно, первый человек, который первую нашу атомную бомбу видел сегодня. Никто не поверит, вот орла и покажу. Он над облаками летал, у него от взрыва глаза выжгло и крылья обгорели. Таких птиц много, наверное, сейчас в степи валяется. Жуткая сила. Я гриб видел, выше неба. Это, наверно, и была та самая молния, что Вы видели из поезда…