Даже в бедных кварталах – каменные дома и та подчёркнутая чистота, которая отличает Кши-На вообще. Здесь – работают «холодные сапожники» в будках с тремя стенками, рядом с жаровней, шьют, разматывают и красят шёлк, пекут грошовые пирожки и продают с пылу – с жару, а в длинной крытой галерее художники, ещё не снискавшие себе ни денег, ни славы, берутся за серебрушку и четверть часа каллиграфически надписать ваш фонарик на заказ золотом или нарисовать на вашем веере всё, что угодно, дополнив шедевр стихотворной строкой на ваш выбор…
Анну не может удержаться от прогулок, но ему неприятна спокойная вежливость жителей Тай-Е – без тени заискивания перед сильными мира сего. Спокойно-вежливы и исполнены достоинства даже работяги нижайшего пошиба, вроде тех, кто расчищает на улицах снег, не говоря уже о мастерах.
– Они – им надо знать своё место, – говорит Анну возмущённо, когда юный мастер, наносящий узор на оловянный сосуд, улыбается и просит его не загораживать свет. – Он указывает Львёнку! Ему положено быть рабыней, вниз смотреть!
– Я полагаю, ты несправедлив, Анну, – говорит Ар-Нель. – Мы с тобой и этот Мальчик – разные части общей жизни. Аристократ служит Государю, Чиновник – государству, Купец – торгует, Мужик растит ся-и и кормит всех, Ремесленник – создает разные вещи, Воин – защищает нуждающихся в защите. Не годится разрушать части, из которых состоит целое – особенно, части, находящиеся внизу. На них держится верх бытия – если разрушить основу, мир рухнет.
– Тебя послушать, так воин не лучше пахаря, – усмехается Анну. – Пахарь растит хлеб, это – да, это полезно. Но – душа? Что стоит больше – душа воина или душа пахаря?
– Душа пахаря, – смеётся Ар-Нель. – В этом не может быть сомнений. Пахарь не проливает крови и не заставляет никого проливать слёзы. Пахарь обнажает клинок только перед свадьбой – и любую рану своего партнёра ощущает на собственной коже… кто же выше перед Небом?
Анну морщится, шмыгает носом – указывает на Ча пальцем:
– Ты, Ар-Нель, ты нарочно злишь меня!
– Может, это так, может, нет. Видишь ли, дорогой друг… возможно, у нас с тобой разные представления о ценах на что бы то ни было…
– Да! На женщин тоже, да! Ты – в свите женщины, это – позор. Бросает тень на тебя. А ты носишь её знаки, ты всем их показываешь. Ты гордишься, что в свите женщины!
– Я в свите Будущей Матери Государей. Я был её спарринг-партнёром и наставником. Я горд этим, ты прав. Я горд и тем, что смею называть Государыню благословлённым именем – я люблю её.
– Как своего брата? – ядовито спрашивает Анну.
– Как свою сестру. Как отважную и добрую сестру, – глаза Ар-Неля вспыхивают.
– Сестра… нелепое слово. Брат падший. Брат, запятнавший себя. Брат, вычеркнутый из тебя.
– Ах, нет! Боль и гордость рода. Место для нежности в душе.
Чеканщик забыт – принципиальный вопрос. Они выходят из лавки, продолжая спорить – а я за ними. На спорщиков оборачиваются покупатели и парнишка, отложив своё оловянное блюдо, украшенное фениксами, смотрит им вслед. Они идут по узкой улице, не замечая прохожих – в увлечении и азарте.
– Нежность – что это? – спрашивает Анну. Без иронии – просто не знает этого слова на языке Кши-На – и ставит Ар-Неля в тупик. Ча задумывается, даже бросает на меня вопросительный взгляд – но решается обойтись своими силами.
– О, это… то чувство, что испытываешь, рассматривая первый цветок, появившийся на проталине среди снега… или едва обсохшего фазанёнка, только что вылупившегося из яйца – похожего на жёлтый пушистый шарик на ветви златоцветника… То, что чувствуешь к милому, бесконечно уязвимому, нуждающемуся в защите… к фонарику, горящему в сырой ветреной ночи на окне твоего дома.
– Такие слова – для того, кто уже почти не человек? – хмыкает Анну. – Для пустого горшка – для горшка, откуда вытащишь то, что вложил?
Ар-Нель касается собственного лба кончиками пальцев – и делает такое движение, будто стряхивает с них воду: «я не желаю держать в уме этот вздор», достаточно выразительный жест и довольно-таки жеманный.
– Друг мой, это сказано опрометчиво. Надлежало бы относиться с большей бережностью к драгоценному и удивительному сосуду, куда вкладываешь погнутый медяк – не ценишь же ты дороже то, что оставляешь внутри сосуда, мой дорогой? – а вынимаешь слиток золота с голову коня – не дешевле ведь дитя львиной крови?
Анну щёлкает пальцами и хохочет. Толкает Ар-Неля в плечо:
– Не знаю, прав ли ты, но ты находчив в споре! С тобой весело.
Ар-Нель улыбается в ответ:
– Легко найти слова, излагая истину.
– Истина! Это – истина для тебя!
– Анну, видишь ли… Мне кажется, что некоторые вещи, общеизвестные у нас в Кши-На, для Лянчина – экзотическая диковинка… Нечто, вроде стеклянных сторожевых собачек, да? Ты видишь это – и не можешь понять, зачем это нужно: оно ведь непривычно и чуждо для тебя…
– Ты, о чём ты говоришь?
– О любви женщины, – отвечает Ар-Нель, едва заметно пожав плечами.
Анну хватает его за воротник, поднимает к его лицу тонко вышитый край со знаками Юноши:
– Ты, Ар-Нель – ты сам об этом не знаешь! Ты не касался женщины!
Ча мягко вынимает край воротника из пальцев Анну:
– В моей постели не было женщин, мой друг, ты прав. Но в жизни – были. Мать, любившая меня и первая учившая меня держать меч. А ещё меня любит сестра – и я каждый миг помню о дружбе и чистой любви моей Государыни, наполняющей душу гордостью и стремлением оказаться достойным. А что было у тебя?
Анну резко вдыхает – и отворачивается. Спарринг закончился чистой победой милого-дорогого Ча, но, по-моему, он использовал запрещённый приём. Врезал Господину Послу в нервный узел. В болевую точку.
Некоторое время они идут рядом – молча. Потом Ар-Нель трогает Анну за локоть:
– Хочешь взглянуть на мастерскую лучшего оружейника в Столице? Уважаемый Господин Ки-Эт из Семьи Ол, Владыка Огня и Стали – он работает для Дома Государева…
Анну мрачно усмехается, но кивает. Через минуту они оживлённо обсуждают метательные ножи и потрясающей работы мечи для ритуальных поединков. Анну хочет купить длинный и тяжёлый меч с какой-то особой рукоятью, с сложной гардой из витых золочёных веток и обоюдоострым лезвием – воодушевлённо торгуется с мастером, явно развеявшись.
Ар-Нель смотрит на него искоса, делая вид, что страшно интересуется стилетом в ножнах, украшенных опалами. Во взгляде Ча мне мерещится тихая печаль.
Уж не жалеет ли он варвара? Если да – то я меньше понимаю жителей Кши-На, чем думал.
После этой прогулки – у меня безумный вечер.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});