Читать интересную книгу Деяние XII - Павел Виноградов

Сделав необходимый звонок, выскочил на улицу, сразу перейдя на скользящий «большой шаг». Конечно, можно было схватить такси, но искать его в такой час было неразумно, а походка ниндзя позволит ему достичь дома отца за несколько минут.

Он не сомневался в подлинности телеграммы и реальности опасности – знал Лису. Если она хотела завлечь его в ловушку, он всё равно её не избежит. Но он не собирался рассматривать такой вариант.

«Какого же… мы не дали ему охрану!» – эта мысль сводила челюсти, как кислота. Он же всегда знал, что рано или поздно противник нанесет удар здесь. Отец был для них опаснее любого члена Совета. Потому что его идеи делали Игру ясной и понятной, расставляли по своим местам союзников и недругов, и с их помощью очень легко было предсказывать развитие событий.

Но предаваться сейчас сожалениям было нелепо. Миновав оторопевшего разносчика, Палыч по какой-то ассоциации принялся вспоминать, как он узнал своё подлинное, вернее, предназначенное ему имя. Он ведь был Павлом Павловичем только потому, что в энском доме малютки безымянные сироты назывались в порядке алфавита, а когда его привезли туда, подошла очередь буквы «п».

Разумеется, «Артель», решив взять в Игру большелобого молчаливого мальчишку из детского дома, выяснила про него всё. Они знали, что его мать, умершая от родов в 1944 году, была вольнонаемной санитаркой в Мангазейской больнице, а отец – ссыльный, отсидевший срок в Норильлаге. Что, кроме одной встречи, да ещё обильно увлажнённой водкой, они никогда больше не виделись, и отец знать не знал о рождении сына, да и едва ли помнил мать. Городок Мангазея Энской области за военные годы лишился почти всех мужчин, и утешением женского населения были только такие вот ссыльные, которых направляли в этот плотский рай за особые заслуги перед народным хозяйством.

Разумеется, артельные сразу узнали, кто был этим отцом, нисколько не удивившись совпадению: носитель таких генов и должен быть идеально приспособлен к Игре. А мальчишка очень походил на отца, да ещё так увлекался историей…

Но за все годы послушничества и первых шагов в Игре ему ничего не сказали. Он читал труды своего отца, даже ходил на его лекции, и – не знал. Наконец, задумал познакомиться с ним. Артель, конечно, не оставляла учёного своим попечением, но вводить его в Игру никто не собирался – его делом была теория. Впрочем, тот и сам догадывался о многом, но, обремененный опытом двух отсидок, предпочитал молчать.

Нового человека учёный встретил, как всегда, недоверчиво – спервоначала всегда подозревал какие-нибудь козни, и часто бывал прав, козней против него плелось немало, и не только в Большом доме. Потому Палычу частенько доставалась порция неподражаемого исто фамильного высокомерия хозяина коммунальной комнаты в центре Ленинграда, неподалеку от Невского и Пяти углов. Но парень был настойчив, и, наконец, его яркие рассуждения и основательная эрудиция покорили сердце старого ученого. А может быть… Он ведь считал себя бездетным, а Палыч был так на него похож.

Во всяком случае, вскоре они общались уже на короткой ноге, частенько выпивая вместе водки и ведя бесконечные беседы об истории с географией. Бывало, учёный даже прислушивался к мнениям Палыча о своей фундаментальной теории этногенеза, которую никак не хотели принимать в научном сообществе.

В этом же окружении Палыч познакомился с Княжной, причем оба понятия не имели, что конкурент принадлежит Артели. Да, сначала их отношения характеризовались острым соперничеством за внимание кумира. Вообще-то, вокруг учёного было несколько группок, которые он мудро старался не смешивать, ибо люди это были совершенно разные. Среди них имелось множество типов с двойным дном, но зэковские навыки заставляли его держать в сфере внимания и врагов. Палыч и Княжна входили в самый ближний круг.

Вскоре их неприязнь, в соответствии с причудливыми законами психологии, перетекла в бурный, но краткий роман. А после того, как он закончился, они словно разделили сферы влияния на дорогого им человека. С тех пор относились друг к другу куда терпимее.

Где-то в то же время Ак Дэ, наконец, сказал Палычу, кто его отец, и что Княжна – член Артели.

Сначала Палыч хотел его убить.

Потом стал думать.

Всё встало на места.

Он понял, что это была его проверка.

И, наверное, не последняя.

Он не простил Артель – прощать тут было не за что, Игра есть Игра.

Наконец, уронил:

– Значит, меня зовут Иван Львович…

Как-то Лев сказал ему, что, будь у него сын, он назвал бы его Иваном.

– Впрочем, нет, – чуть помолчав, подолжил он. – Не срослось…

Ак Дэ удовлетворенно кивнул – Палыч прошел проверку.

Куда труднее было продолжать посещать отца, зная всё. Но со временем утряслось и это. Палыч успокоился и осознал, что явление великовозрастного сына вряд ли пойдет на пользу пожилому и больному человеку, чья горькая неустроенная жизнь наконец-то стала обретать более-менее приемлемые формы.

Княжна узнала правду тогда же, и для неё это тоже было тяжело. С тех пор и появилось это ироническое «братец-сестричка» в их общении с Палычем. Так она протестовала против биологической несправедливости: тоже хотела быть его дочкой!

Теперь эти мелочи не имели значения. Всей разработанной интуицией Палыч чувствовал сгущение опасности. И чем ближе к дому учёного приближался, тем явственнее становилось дыхание смерти.

Растворившись в тени, он оценивал конфигурацию. Ничего хорошего. Наблюдатель даже не прятался – стоял у закрытого гастронома, старательно изображая мертвецки пьяного. Дальше. Арка во дворик, куда выходила парадная ученого. Там двое – мужчина и женщина. Банальный трюк – влюбленная парочка никак не может расстаться.

Во дворике, конечно, тоже были клаберы. И в парадной. Палыч взмолился, чтобы они ещё не успели проникнуть в квартиру. Впрочем, кажется, операция только начиналась.

Кинув взгляд на здание НИИ, некогда бывшее старинным храмом, заметил на колокольне проблеск оптики – прицел или бинокль. Сколько ещё снайперов и наблюдателей было на окрестных чердаках, знать не мог. Да и что бы это дало? Всё равно придется начинать действовать в одиночку – подмога явно опоздает.

Быстро и бесшумно двинулся к гастроному. Пьяница, не успев его заметить, свалился ничком. Пьянь и пьянь, лежит и лежит. А что из левой стороны груди его торчит заточка, сразу и не заметно.

Трудно отводить глаза противнику, которого не видишь, на это способны разве что Мастер с Ак Дервишем. Палыч мог только надеяться, что сейчас ему это удалось, и наблюдатели на крышах не сообщают сейчас о нём по рации людям во дворе.

Парень у арки всё же услышал его приближение и сунул руку за пазуху. Два хлопка пистолета Палыча положили «влюбленных» на грязный снег.

Во дворике стоял неприметный «москвич», внутри просматривалось трое или четверо. Судя по номеру, из Большого дома. Ничего удивительного: Клаб всегда пользовался своими людьми в этой крайне неоднородной организации. А Артель – своими.

Похоже, ему удалось пройти скрытно – люди в машине не проявляли признаков беспокойства. Палыч уже собирался открыть огонь, но в эту секунду из парадной выскочил растрёпанный человечек в замурзанном пальтишке прямо на майку и грязных вытянутых «трениках». В руках у явно поддатого хмыря болталось мусорное ведро. Опростав его в бак, он резво подскочил к машине. Палыч узнал соседа учёного – бывшего «вертухая», алкаша и неприкрытого стукача.

Несколько секунд у Палыча было. Он навострил уши.

– Повторяю ещё раз: поднимаешься, дверь оставляешь открытой, не оглядываясь, идешь в свою комнату и сидишь тихо. Через час вызовешь ментов. Ничего не видел, ничего не слышал, – наставлял из машины суровый голос.

Человечек часто кивал, расплывшись в пьяной улыбке.

– Пошёл!

Алкаш повернулся и нервной трусцой поскакал в парадную.

Трое вылезли из машины и двинулись за ним. Теперь Палыч видел, что в «москвиче» остался только шофер. Проходя мимо, он выстрелил в него через открытое окно и тут же ещё трижды – в широкие спины киллеров. Стрелял он изрядно, контрольные вряд ли понадобятся. Впрочем, на эти изыски и времени не было.

Теперь вставал очередной вопрос: сколько клаберов в парадной?

То, что за ним уже рванула группа из укрытий, понимал. Но это его не беспокоило – он успеет. Но сколько же козлов в парадной?..

Внизу лестницы явно никого – незачем. Но, надо думать, есть над квартирой, площадкой выше. И, скорее всего, двое, на троих там места маловато.

Так думал Палыч, быстро поднимаясь высокими, смердящими человеческой и кошачьей мочой пролетами, на второй этаж, к квартире учёного.

Как он и думал, дверь была распахнута. Но он взлетел ещё на пролет.

Так и есть – шевелились тени. Двое, кажется. Два хлопка, один упал, второй поднял руку со стволом. Ещё хлопок. Упал и этот.

Господи, третий!