Читать интересную книгу Старый дом (сборник) - Геннадий Красильников

Зоя идти к соседке наотрез отказалась. Глаша тоже было заупрямилась (не прошла обида на Олексана за вчерашнюю ссору), но Зоя сама чуть не силком заставила невестку собираться в гости:

— Пойди, пойди, милая, сходите с Олексаном, давно вместе не гуляли. На людей хоть посмотрите! Да и Марья после будет обижаться, дескать, знали и не пришли. Мало ли как наплетут… Надень, Глаша, свое свадебное платье, больно к лицу оно тебе, чисто картинка!

Глаша несмело взглянула на Олексана, тот хмуро мотнул головой: "Делай, как знаешь…" Минут через десять Глаша вышла из-за перегородки, смущаясь, встала посреди избы. На ней было шелковое, цвета золотой купальницы платье, шею в два ряда обвивало ожерелье, на ногах еще не надеванные черные лаковые туфли. И снова она вопросительно посмотрела на мужа: "Тебе нравится?" Олексан мельком оглядел ее, и хотя Глаша в этом наряде была очень хороша и у него даже сердце забилось при мысли, что она такая красивая, он ничего не сказал ей, лишь, кивнув головой, сухо бросил:

— Готова, что ль? Ну, пошли…

Притаившись за занавеской, Зоя в щелочку смотрела, как сын с невесткой проходят через двор. Когда за ними звякнула щеколда калитки, она с легким сердцем вздохнула: "Слава богу, кажется, поладили…"

У Кудриных Олексана с Глашей сразу же усадили за стол. Харитон поинтересовался: "А где Зоя-апай?" Олексан смутился, невнятно пробормотал, что "матери неможется, малость приболела", и, кивнув в сторону Глаши, добавил:

— А это… жена моя, Глаша…

Кудрин протянул Глаше руку, внимательно взглянул на нее и весело сказал:

— О-о, мы с вами теперь соседи? Очень рад! Олексан, тебе выговор: ехали всю дорогу в одной машине, и не сказал, что у тебя такая жена. Ай-яй-яй, нехорошо, сосед! Не зря сказано: старые старятся, молодые растут. Ты еще цеплялся за подол матери, когда я уезжал в армию, а теперь посмотри на него: настоящий мужчина, колхозный механик, к тому же и женатый!

Бойкая на язык Параска Михайлова, подмигнув женщинам, со смехом обратилась к нему:

— На людей указываешь, Харитон, а ты скажи нам, когда сам женишься? Смотри, седые волосы пойдут, девки любить перестанут!

Харитон взмахом руки откинул со лба прядь волос, отшутился:

— Холостяком жить легче, тетка Параска! Успеется с этим делом, не горит…

Параска гнула свою линию:

— Так ведь на свадьбе погулять охота! Чай, не обнесешь чаркой, а?

— Ого, вам пить, мне жить? Потерпите малость, дайте оглядеться. Жену завести — не лапти плести, верно?

Все, кто прислушивался к разговору, широко заулыбались: майор-то, оказывается, очень даже простой, обходительный и веселый человек и ничуть не гордец.

Олексан неприметно огляделся вокруг. Люди собрались все знакомые: тетка Параска, Орина, бригадир тракторной бригады Ушаков, однорукий Тимофей Куликов, сильно постаревший дед Петр Беляев со своей старухой… А вот сквозь толпу в дверях протискиваются Сабит с женой, Очей, за ними, бережно держа гармошку над головой, пробирается Андрей Мошков. В доме сразу стало теснее, голоса слились в сплошной гул.

— С приездом вас, Харитон Андреевич.

— Хорошо ль доехал?

К Кудрину тянулись со всех сторон крепкие, задубевшие в работе руки, он пожимал их и успевал всем сказать приветливое слово, благодарил и не переставал улыбаться:

— Спасибо, спасибо, хорошо доехал! И здоровье хорошее. Садитесь, друзья, найдите себе местечко. На тесноту не обижайтесь. Мама, гости что-то загрустили, чем бы их развеселить? Найдется что у тебя?

— Да как не найтись, сынок! Специально к твоему приезду берегла! — Тетя Марья торопливо прошла за перегородку и через минуту вернулась к столу с запотевшей четвертной бутылью, по самое горлышко наполненной прозрачной кумышкой[12]. Поставила на стол, вытерла руки передником. — Три года держала закопанной в земле, дождалась-таки!

— Берекет[13], тетя Марья! Пусть ваш дом будет полной чашей! Счастья вам! — несколько рук протянулось к хозяйке с кусочками ржаного хлеба, тетя Марья откусила от каждого.

Мужчины разом опорожнили свои стаканы. А женщины понемножечку пригубили свои чарочки, при этом искоса поглядывая на своих соседок: как бы ненароком не опередить остальных, иначе после пойдут пересуды, мол, бесстыжая, будто впервой в гостях! Вскоре в доме стало еще шумнее, голоса слились в сплошной пчелиный перегуд. Но вот сквозь шум снова прорвался звонкий Параскин голос:

— Слышь, Харитон, мы все рады твоему приезду, за маму твою радуемся! Сколько времени ты ее одну держал, а ведь нынче не война, чтобы женщинам одним хозяйство вести! И то хорошо, что насовсем приехал, только нас другое беспокоит: уедешь снова от своих односельчан в Акташ или куда в иное место. Ведь уедешь, а? Нынче вон все молодые выучиваются и направляют лапти в город, неохота им в деревне оставаться. Из земли выходят, по земле ходят, а после, как грамотнее станут, от земли носы воротят! Ежели по правде сказать, обидно нам за такое отношение. Разве в деревне нелюди живут?

Шум в доме приутих, все стали прислушиваться к Параске, одобрительно закивали: верно, верно, правильные слова! И когда Параска кончила, опять-таки все лица повернулись к Харитону, ожидая его ответа. Даже молодежь у дверей и та притихла: интересно, как вывернется приезжий командир-майор?

— Как тебе сказать, Параска-апай… Конечно, каждому хочется жить лучше, красивее — в городе ли, в деревне ли. Все хотят жить хорошо, и это правильно, — народ наш это заслужил. А что касается меня, пока ничего неизвестно: я старый солдат, привык уважать дисциплину, куда пошлют, туда и пойду работать. Вот так вот…

Тетка Марья снова наполнила стаканы, сама первая подняла чарку:

— О работе успеете поговорить, а сейчас надо веселиться! Сегодня мой праздник, дорогие гости, уважьте хозяйку!

Выпив до дна, она опрокинула чарку над головой: пусть все видят, что хозяйка выпила до капельки. Гости последовали ее примеру. Старый Петр Беляев на негнущихся ногах пробрался к Кудрину, сунул ему свою заскорузлую, цвета дубовой коры, руку, дребезжащим голосом проговорил:

— Это хорошо, сынок, что ты приехал… А наш Гирой… он тебе ровесником приходился… без вести пропал. Один он был у нас, и тот…

Старик слабо махнул рукой, из выцветших глаз выжались две светлые слезинки, покатились по изрезанным морщинами скулам и затерялись в бороде…

Харитон легонько ухватил старика за плечи и бережно усадил на лавку, накрытую цветастым домотканым ковром. Старик вскинул на Харитона бороду, погладил его по руке.

— Спасибо, сынок… Слушаю я ваш разговор и думаю про себя, по-стариковски: человек полжизни прожил среди других наций, а язык родной помнит. Может, среди своих служил, оттого и не позабыл, а?

Харитон улыбнулся:

— Где там среди своих, дед, за всю службу хоть бы одного удмурта встретил! Просто не пришлось. А насчет родного языка… я даже во сне по-нашему разговаривал. Правда, кое-какие слова забылись, но не беда, припомню! Ну, разве можно забыть материнский язык, на котором тебе в люльке песни пели!

Марья, видать, давно готовилась к такой встрече, вина припасла много, гостей угощать не скупилась. Вот уже в одном углу женщины затянули песню, вначале несмело, вразнобой, а потом голоса выправились, окрепли: "Чем в гору подниматься, лучше б вниз спускаться, чем с милым расставаться, лучше б повстречаться…" Андрей Мошков отчаянным рывком растянул меха своей кировской "хромки", выпорхнула на середину избы пара плясунов, и пошли греметь и топать…

Олексан почувствовал, что хмелеет. Искоса глянул на сидевшую рядом жену; та тоже сидела с разомлевшим лицом.

— Может, нам домой пора? — несмело спросила она. — Что-то голова разболелась, тошнит. Курят много, должно быть, оттого.

— Неудобно первыми уходить. Подождем, пока народ не пойдет.

— Тогда я немножечко постою в сенцах. Душно у них здесь. Нехорошо мне…

Глаша поднялась и незаметно для хозяев выбралась в сени; Олексан остался сидеть за столом, вполуха прислушиваясь к невнятному рассказу старика Беляева. Через минуту он совершенно забыл про Глашу.

Женщины заметно захмелели, перебивая и не слушая друг друга, старались вставить свое:

— …Попробуй-ка, сватья, моих шанежек. Только не обессудь, тесто не удалось…

— И-и, да что ты, сватья! Век бы ела…

— Ткали, пряли, всю семью домотканым одевали, а нынче поди найти домотканину. Не шелк, так ситец…

— Не говори, кума! Глянь, и у самой платье прямо на загляденье!..

Харитон Кудрин на минутку сходил в чуланчик, вернулся с большим расчехленным чемоданом.

— Мама, иди сюда. Это тебе!

Развернув большой хрустящий целлофановый сверток, Марья растроганно прижалась щекой к рукаву сыновнего кителя: