Гости замолчали, продолжая разглядывать Мяснова и корону в его руках. Ни отрыжка, ни икота не нарушали тишину.
- Я как твой старый друг, - сказал наконец Сергей Никодимович, самый почтенный гость, - тебе без шуток скажу. Глупость ты затеял, Иван Григорьевич. Мы все, как ты верно молвил, старые русские купцы. Наше дело царя любить, который уже на троне. А не хлопотать, кого туда посадить. На Красной площади Минин и Пожарский уже стоят. Третий там лишний будет. Я новую власть боюсь. Но переживу. Самоварами кидаться не привык, в Думу не выбирался. За что меня трогать? А дело мое отберут - что же. Отец мой из ярославских офеней, бегал по улицам с лотком товара. И я так же ходить буду. Тебе же советую, если ты и вправду все кремлевские сокровища собрал, подождать, пока комиссары прочухаются, и отдать им. Пусть за это тебе охранный мандат дадут. Да и за друзей похлопочешь.
- Спасибо, Сергей Никодимович, - молвил Мяснов неторопливо, но от его голоса гостей слегка прознобило, - спасибо, старый друг. Только ты смог слова найти, только ты смог за всех них сказать, а не хихикать, как ущипнутая девка. Мне все теперь ясно стало. Повадки у вас старые, породистые, купили они меня. А нутро - прогнило. Ничем вы не лучше тех, для кого красный лоскут России важнее. Хотите схорониться, ждать, пока за вами придут, чтобы дедовский капитал отобрать да самих по миру пустить? Недостойны вы русскими купцами называться.
По рядам гостей прокатился тихий ропот, и Мяснов повысил голос:
- А я еще вас братьями считал. Самому за себя стыдно. Теперь вы не братья мне. Вы слизни, которых ногой растирают. Я так и сделаю. Сейчас с вами совсем другой разговор будет.
Сказав эти слова, Мяснов обернулся к незнакомцу, которого гости приняли за переодетого полковника.
- Князь, они твои.
* * *
- У Мяснова в Пензе остался винокуренный завод. После того как ввели сухой закон, он делал спирт для медицинских нужд. Номинально завод национализирован, однако продукцией по-прежнему распоряжается хозяин. С прошлого года ни одна капля в аптеки не попала. Сперва продукцию копили на самом заводе. Потом Иван Григорьевич наладил доставку в Москву и нашел, кому здесь сбывать товар. Князь брал весь спирт и его продавал, а с Мясновым расплачивался драгоценностями.
За фронтовые годы Федору приходилось видеть разоблаченных шпионок, но ни одна из них не вела себя таким молодцом. Те выкобенивались, на что-то надеясь, а Марина с подкупающей готовностью отвечала на все вопросы.
- Раз в неделю, - продолжала она, - из Пензы выходит поезд губернского назначения. В нем вагон со спиртом. Когда он проходит через Монастырск, вагон цепляют к московскому поезду и сажают туда охрану из местных уголовников. Иногда с ними едет местный чекист. Здесь же товар встречают люди Князя.
- А с этого места попрошу подробнее, гражданочка, - насупив брови, потребовал товарищ Назаров, - как ваш Иван Григорьевич с Князем снюхался?
- Это в прошлом году случилось. Тогда в октябрьские дни к нему в дом залезли воры. Мяснов еще засветло обнаружил наводчика, вооружил слуг и сделал засаду. Всех грабителей связал, одного шкета послал к главарю. Пригласил в особняк, водки выпить, если хочет своих людей обратно получить. Князь не струсил, пришел. О чем они весь вечер проговорили - не знаю, в ту ночь меня там не было. На другой день Иван Григорьевич весел был. Говорил мне: "Когда власти никакой нет, уберечь от воров могут только воры". Я с ним не согласилась, говорю: "Как волка ни корми..." А он рассмеялся: "У меня с этими молодцами особый интерес. И они мне нужны, и я им скоро "пригожусь"".
- Они уже тогда про спирт договорились? - спросил Назаров.
- Нет. Спирт начался только в феврале. А тогда были другие дела. Меня Мяснов в них не посвящал, но намекать не боялся. Когда только революции все эти начались, Иван Григорьевич трижды в день бранил фабрикантов, которые Гучкова поддерживали. Говорил: "Желали, чтобы рвань царя свергла? Получили. Теперь хочу посмотреть, когда рвань до них самих доберется". Потом, ближе к Рождеству, я узнала - некоторые квартиры обнесли, причем искали такие вещи, о каких мало кто знал. Понимали, где искать и у кого. Не то что болваны с красными бантами на шинелях. Те саблю со стены снимут, конфискуют серебряные ложки - и довольны. Ночные же ребята сразу шли к тайникам. Мяснов каждый раз руки потирал: поделом, поделом! Но я видела его глаза. И поняла - его наводка.
- За наводку Князь с ним делился?
- Делился. Но не червонцами. Мой хозяин драгоценности коллекционирует. Совсем недавно у него стали появляться такие вещички, которым место только в музее. Ты же знаешь, наверное, что в начале прошлого ноября в Кремле творилось?
- Я, товарищ атаманочка, тогда давился мамалыгой на Румынском фронте.
- Много чего из Кремля тогда повыносили. За бесценок вещицы шли чуть ли не из Оружейной палаты. Шпана не понимала, сколько такой кубок или венец может стоить. Зато Князь понимал. От него к нам часто приходили ребята с мешками и прямо шли в кабинет. Кое-что из Кремля и сейчас выносят. Латыши-часовые до взяток охочи. Наверное, Князь у них покупает. Помню, пару недель назад была я здесь вечером. Вдруг в гостиную входит Иван Григорьевич, пьяный, веселый. К буфету подскочил, водки стакан выпил, схватил меня за рукав, потащил в кабинет. А там на столе грязная дерюга расстелена, на ней ожерелье лежит. Он его на меня надел, к зеркалу подвел и приговаривает: "Запомни этот вечер, Маринушка. Сокровище это последний раз только Екатерина надевала". Правда, сразу же снял. На другой день про ожерелье ни слова не говорил. Я не расспрашивала. Было видно, как он на себя злится, что не сдержал радость...
* * *
Человек, похожий на переодетого полковника, обернулся к Мяснову и сказал с грустью и легким укором:
- Я же говорил вам, Иван Григорьевич, вы будете перед ними бисер метать. Это, голубчик мой, свиньи. Сейчас я покажу вам, как надо с ними разговаривать.
После этого он медленно встал. Его правая рука была заложена за френч.
Если из гостей кто-нибудь и хотел возмутиться, то не успел. Не поднося пальцев к губам, Князь свистнул, да так, что на столе жалобно звякнули хрустальные рюмки.
Купцы вздрогнули. Когда они опомнились, в зал изо всех дверей разом (а всего дверей было четыре) ворвались ребята Князя и расположились за их спинами. Двое купцов, пытавшихся подняться, получили по затылку пистолетными рукоятями. После этого установилась тишина.
- Ну вот что, голуби, - сказал Князь, - теперь я здесь метрдотель. Хозяину вы нахамили, застолье ему изгадили. Платить придется. Того, кто проявит ко мне уважение, я, может, в живых и оставлю.
Купцы зароптали. Поднялся Сергей Никодимович.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});