и взяла портфель.
— Пошли, тебе в Москву собираться…
— Волнуюсь я, Наташенька, — призналась Надежда Павловна. — Двадцать лет ребят не видела… Потом вопрос этот…
— Глупый вопрос! — категорически заявила Наташа.
— Может, и глупый… А — жизненный!
Надежда Павловна задумчиво посмотрела в окно.
И, как бы следуя за ее мысленным взором, приближались белокирпичными контурами окраины новой, бесконечно огромной Москвы. В этом приближении нас сопровождал голос ведущего телепередачи:
— «Что вы уже сделали в жизни и чего еще вы в жизни ждете?» — таков, как вы знаете, дорогие телезрители, традиционный вопрос, который мы задаем участникам передачи «Страна москвичей».
Москва все приближалась — широкими проспектами, многолюдными площадями, потоками машин.
— Одни из них работают в родной столице, другие приехали со строек Сибири, третьи служат на границе или работают за рубежами нашей родины. Но все они — москвичи, жители страны, которой нет на карте, но она есть в наших сердцах — «страна москвичей»…
Мы уже были в самом центре Москвы, среди стеклобетонных громад Нового Арбата.
— Готовя сегодняшнюю передачу, я пошел на определенный психологический эксперимент. Я собрал своих одноклассников…
Спустившись с высот Нового Арбата, мы оказались в переулках Арбата старого.
— Собрал в нашей школе, тридцать лет назад построили ее на старом Арбате в послевоенной Москве…
Мы увидели этот дом: типовое краснокирпичное здание с табличкой «Средняя школа № 7».
— А через десять лет состоялся первый выпуск — это были мы…
На экране возникла фотография прошлого: три десятка юных и веселых лиц.
— И вот сегодня, двадцать лет спустя, мы снова вместе. Наш славный и озорной, боевой и веселый десятый «А»!
Картина, сменившая фотографию, мало соответствовала словам ведущего: перед нами были не только повзрослевшие на двадцать лет, но и совершенно одеревеневшие, оцепеневшие лица, которые следили оловянными глазами за чем-то проезжавшим перед ними.
Наконец стало ясно, что взгляды сидящих за столами в школьном классе были прикованы к горящему красному глазку панорамировавшей телекамеры.
— О-о! Это невозможно! — Ведущий вышел из-за спины оператора. — Нет-нет, друзья мои, это совершенно невозможно! Конечно, нам — психологам — известен эффект боязни телекамеры, но не до такой же степени!
На его изображение наплыл титр: «Кандидат психологических наук Ю.А. Вишневский».
— Ну зачем я собрал именно вас? — вопрошал ведущий. — И именно в нашем классе? Чтобы все наполнилось дыханием подлинной жизни!
— Юлик, ну какая жизнь под этой пушкой? — покосился на камеру огромный толстяк.
— Да нету этой пушки Валера! Я же объяснил: это только запись. До эфира мы еще десять раз посмотрим, подкорректируем… Ну чего вы такие зажатые? Ведь все свои, все родненькие, некоторые по двадцать лет не виделись…
— Толян! — усатый красавец вдруг обнял сидящего рядом капитана второго ранга. — И правда, двадцать! А?
— Вот, Жора на правильном пути, — указал на них Юлик. — Искренняя радость в кадре.
Все рассмеялись. Обстановка несколько разрядилась.
— Ладно, вперед, Юлька! — скомандовала уверенная рыжая женщина. — А то нам никогда не взлететь!
— Верно, Мила, начнем, а там посмотрим… Все готовы?
— Вроде готовы — сказал долговязый очкарик, и в руке у него неизвестно откуда появился блокнотик.
И у других в руках, как у фокусников, стали появляться блокнотики, бумажки, листочки… Только у Нади Кругловой ничего не было.
— Мишка! Членкор! Не стыдно! — Юлик выхватил бумажку у долговязого. — В Академию пожалуюсь! А всем вам не стыдно! Не можете без шпаргалки ответить, что вы сделали в жизни? На какой простой вопрос!
— Ой, мамочка, просто-ой! — с искренним испугом протянула Надя.
Все опять рассмеялись.
— А что, Надюша, разве сложный? — удивился Юлик. — В школе ты всем подсказывала, а сейчас я бы тебе подсказал, да ничего про тебя не знаю.
— Подружка, называется! — укорила кудрявая женщина. — Улетучилась замуж на край света — и двадцать лет ни слуху ни духу!
— Какой край света, Леночка? Мы здесь, под Москвой…
— Хорошо, хоть в последний момент явилась, — сказал Юлик.
— Явилась, — вздохнула Надя. — А вот ничего про свою жизнь не сформулировала.
— Да-а, вообще-то вопросик, — тоже вздохнул членкор Миша.
— Друзья, только не гипертрофируйте ситуацию, — мягко улыбнулся Юлик. — Не обязательно отчитываться за всю жизнь. Возможен просто самый значительный факт, какое-то главное событие…
Все затихли, посерьезнели. Притихла и посерьезнела Надя.
Из тишины выплыл сначала отдаленно, а затем все громче и громче крик ребенка:
— Уа-уа-а!
Он летел над ночным городом, вырываясь из темного, спящего дома, под самой крышей которого светилось одно окошко.
Малыш лежал в уже знакомой нам белой коляске, только на борту ее тогда была лишь одна звездочка.
Над коляской склонились юная Надя, в ночной сорочке и с распущенными волосами, и ее столь же юный муж Кирилл, в майке и длинных футбольных трусах.
— Ой, мамочка! Кирилл, слышал, он сказал «мама»! Юрочка, сыночек, умница, скажи еще «мама»… Ма-ма, ма-ма…
— Надь, почудилось тебе… Какое «мама»? «Папа» он сказал, «папа»!
— Да нет, я же слышала — «мама»!
— Вот, елки, он — сын, он и сказал «папа». Дочка, может и сказала бы «мама», а сын — «папа».
— Ма-ма! — на этот раз вполне четко произнес младенец.
— А?! — закричала Надя. — Мама! Ну, слыхал: мама!
Снизу в пол застучали, и донесся хриплый голос:
— Чего орешь? Дите орет, ты орешь… В квартире откажу!
Кирилл погрозил в пол кулаком. Надя испуганно зажала ладошкой рот. Только сияли глаза, глядящие на сына.
Кирилл сказал мрачным шепотом:
— Ладно, елки! Сын первым делом — «мама»? Хорошо. Зато дочка… дочка скажет «папа»!
Телекамера проехала мимо толстяка Валеры.
— Черт знает что за столы! — проворчал он. — Наши парты были пошире
— Это ты был поуже! — усмехнулась рыжая Мила.
— Все равно все другое, — сказал загорелый мужчина. — И парты… и доска… На моей здесь сбоку слово было — ножом…
— А может Витя, лучше, что слова нет? — поинтересовался бывший кудрявый, а ныне лысеющий.
— Пожалуй, Леша, лучше, — честно посмотрел ему в глаза Виктор.
Долговязый членкор Миша с трудом вытащил из-под стола длиннющие ноги:
— Нет! Не усядусь я здесь, не усядусь!
— А не усядешься, так стой, — категорически сказал Юлик. — Стой и будешь первым. Репетнем, а потом — на камеру. Давай, просто и от души, что ты уже сделал в жизни?
— Ну, я не знаю! — Миша развел руками. — Что, рассказать тебе мою докторскую?
— Во-первых, не мне, а миллионам телезрителей. А во-вторых, твою докторскую, я полагаю, не все доктора поймут.
— Ht все, — сокрушенно кивнул Миша, но вдруг просиял: — Вот что! Есть понятное миллионам, включая детей. Мой задачник. Рекомендован во всех школах. Можем считать это моим жизненным достижением?
— Вполне, — согласился Юлик.
— Ну, членко-ор, — протянул