Читать интересную книгу Дракон среди нас - Ирина Вадимовна Лазаренко

быть худо — во всяком случае, он видел, как донкернасские эльфы маются тошнотой и головными болями после возлияний. Но у Илидора лишь нудно ломило виски и страшно хотелось пить.

Судя по цвету, который принимают оконные пузыри, на улице почти сумерки. Вопрос в том, уже или ещё.

Дракон огляделся. В одной из тарелок лежал кусок сыра, не успевший подсохнуть и даже заскучать — выходит, день не закончился, и проспал дракон не так уж долго. Если учесть, что до этой второй харчевни добрались они явно после полудня, а смеркается сейчас рано…

Куда делись циркачи? Почему оставили его спать на столе? Бр-р, должно быть неловко, наверное? На самом деле, было скорее смешно, но еще царапалось какое-то неуютное, неприятное воспоминание о том, о том, как… Дракон ногой постучал в дверь своей памяти, и та исторгла две картины. В первой был Хмет, желающий плясать, а потом зарезать в честь Илидора лучшую цирковую козу. Во второй Олава-Кот горячился, размахивал кружкой, как саблей, и обвинял в жульничестве какого-то фокусника из другого цирка:

— Ни единого трюка он сам не придумал! Всё перенял у старого Крыльдина, сына Рамасы! И фокус с платком в яблоке, и трюк с арбалетом…

Во втором стоящем на столе кувшине оказалась вода с листьями мяты, и дракон страстно припал к нему, делая мелкие-мелкие глотки, чтобы вода впиталась в каждую жаждущую клеточку и не закончилась слишком быстро.

За стойкой громко хохотал и звенел монетами бородатый толстяк. Подавайка, веснушчатая девушка с двумя толстыми косами, смотрела на Илидора, чуть покачивая бёдрами и спрятав руки за спину. Её лицо было отсутствующе-мечтательным, и дракон поискал в себе уверенность, что не сказал и не сделал этой девушке ничего, о чём ему пришлось бы пожалеть. И еще теперь, когда жажда немного отступила, дракон ощутил саднящую боль в костяшках пальцев. Посмотрел на свои руки с большим удивлением и еще раз постучал в законопаченную дверь памяти, уверенный, что явленная картина ему не понравится…

Очень узкая улица, ведущая наверх, холод на щеках, ядовитое бурчание Амриго, собственная злость, очищенная вином от цепей приличий, как луковица от шелухи. Ответные злые слова. Амриго, схвативший его за грудки, орущий что-то ему в лицо, капельки слюны, летящие изо рта балясника, вонь больного зуба и вина. Амриго, улетающий от дракона спиной вперёд и рушащий чей-то навес.

Гупанье стражничьих шагов, собственное тихое ругательство.

— Кто это тут безобразия чинит?.. За уличную драку зачинщику штраф две монеты… Это еси у побитого ничё не сломано… или сразу яма!

Улыбчивый Олава-Кот, отвешивающий стражникам мелкие поклоны: «У него ничего не сломано». Колючий стражничий взгляд, от которого выветривается из головы винное веселье.

— И еси он на тебя жалобу подавать не будет!

Пружинистый разворот к Амриго, который уже стоит на ногах и обескураженно трёт бок.

— Ты будешь жалобу подавать?

Мрачно-опасливый взгляд исподлобья.

— Недосуг мне разбирательства чинить.

Холодные квадратики монет в кошеле под пальцами и неожиданная идея, которая кажется страшно весёлой.

«Значит, побить человека стоит в Бобрыке две монеты?» — «Еси тока ничего ему не сломать, зубов не выбивать и если он жалобу подавать не будет».

Нетерпеливо протянутая ладонь стражника, ссыпанные в неё монеты и удивлённое:

— Эй! Тут четыре!

— Да!

И ещё один удар Амриго под дых.

…Илидор беззвучно засмеялся. Какой же идиотизм. Впрочем, он бы с радостью врезал Амриго в третий раз. Дракон поднялся из-за стола и стал пробираться к выходу через прибывающую толпу посетителей и жаркую вонь харчевни. Йеруш наверняка давно его потерял и от волнения уже сгрыз что-нибудь нужное.

Но харчевня не хотела отпускать Илидора. Следила взглядом подавайка и что-то еще ворочалось в памяти — тревожное, неприятное, о чём не хотелось думать, но подумать было надо, притом срочно…

Это было до того, как он врезал Амриго, или после? Не понять. Но Хмет спрашивал полушутливо, случайно ли Илидор и циркачи снова оказались в одном городе, не желает ли он лишить их еще кого-нибудь важного из труппы. У дракона к тому моменту в голове изрядно пузырилось от пива, веселья и вина, но про сумеречный камушек он не рассказал. Зато рассказал, что идёт в след уехавшего из Ануна мага сживления и…

Про чертежи.

Кочергу ему в загривок, он рассказал циркачам про чертежи! И даже показал их. Какого-то ёрпыля это казалось очень логичным в том мире, где по голове носились винно-пивные пузырьки.

Дракон схватился за кожаную сумку на поясе. Пусто.

На затылке встала дыбом чешуя, крылья громко хлопнули, он стиснул зубы так, что в висках заломило с новой силой. Ахнул кулаком по столу, и люди от ближайших столиков обернулись на дракона.

— Твою кочергу, — со свистом процедил он через стиснутые зубы. — Да как это могло с-случиться⁈

* * *

Детина и перемотанная платком женщина принесли по кружке воды и попросили наговор от слабости кишок. Йеруш, памятуя горькие слова Брантона про людей, которым не требуется правда, исправно что-то побормотал над кружками. А потом, осенённый здравой, в общем, мыслью, изрёк со всей доступной ему важностью:

— Теперь эта вода поможет от слабости кишок. Чтобы её хватило надольше, добавляйте по плеску в ведро другой воды и варите перед тем как пить.

— Варить воду? — переспросил детина. — Ты смиёсся над нами, колдун шелудивый?

— Кошка твоя шелудивая! — окрысился Найло, и детина отшатнулся, подумав, что колдун сейчас на него кинется. — Сказано тебе: варить воду, пока не закипит, как суп!

Заплатив ему по три монетки за наговор, мужчина и женщина ушли. Йеруш некоторое время сидел, пересыпая монеты с ладони в ладонь, и думал, что Брантон, возможно, ну в какой-то степени, был не так уж неправ.

А потом ещё несколько горожан притащили Йерушу воду.

* * *

У подмостков того, что сейчас называлось цирком Тай Сум, хохотали и спорили цветные Балахоны.

— Кто на зазыве играет?

— Дудку, дудку наперёд!

— Трещотки тише!

— Скрипку, скрипку куда?

— Скрипач не нужен, сколько можно повторять?

— Хромку наперёд!

— Сам ты хромка, а это гармонь!

— А я говорю, дудку наперёд!

— Да лишь бы не шарманку!

И все грохнули смехом, но тут же он потух, съежился, словно не к месту брошенное слово.

Сумерки уже загустели, и перед подмостками собралась толпа. Не нужно было обладать особой наблюдательностью, чтобы увидеть отличия этой толпы от той, что смотрела