глотке вина, веселящем сердце, о том боге, который расточает эти благодатные дары, – о человеке! Но из-за благодарности к человеку не забывайте о благодарности к природе! Не забывайте, что вино есть кровь, а хлеб есть плоть растений, которые ради блага вашего существования пожертвовали собою! Помните, что растение символизирует сущность природы, которая самоотверженно жертвует собою ради нашего наслаждения! Итак, не забывайте о благодарности, которой вы обязаны естественным свойствам хлеба и вина! И если покажется вам смешным, что я называю религиозным актом еду и питье, эти обычные, повседневные акты, которые совершаются людьми без чувства и мысли, то вспомните, что и принятие даров для многих представляется бессмысленным и бездушным актом, так как оно часто совершается; и чтоб уразуметь религиозный смысл вкушения хлеба и вина, представьте себе, что этот столь повседневный акт неестественно и насильственно прерывается. Голод и жажда разрушают не только физические, но также и духовные и нравственные силы человека; они лишают его человеческого образа, лишают рассудка и сознания. О, если б ты испытал подобную нищету и бедствие, то как бы ты стал благословлять и хвалить естественные свойства хлеба и вина, опять даровавших тебе твою человечность и твой ум! Поэтому стоит изменить обычный ход вещей, чтобы придать обычному значение необычного и озарить жизнь как таковую религиозным смыслом. Поэтому да будет нам священным хлеб, священно вино, а также священна вода! Аминь.
Людвиг Фейербах, 1841
Примечания
1
Бездушный материалист говорит: «Человек отличается от животного только сознанием; он – животное, но такое, которое обладает сознанием». Он не принимает, таким образом, во внимание, что в существе, в котором пробудилось сознание, происходит качественное изменение всей его сущности. Впрочем, этим нисколько не умаляется достоинство животных. Здесь не место глубже исследовать этот вопрос.
2
«Каждое убеждение достаточно сильно, чтобы заставить себя отстаивать ценой жизни» (Монтень).
3
Для темы этой книги не имеет значения вопрос о том, обосновывается ли природой вещей различение между индивидуумом – слово, которое, подобно всем отвлеченным словам, крайне неопределенно, двусмысленно и сбивчиво, – и любовью, разумом, волей. Религия абстрагирует от человека его силы, свойства, существенные определения и обожествляет их как самостоятельные существа, причем безразлично, остаются ли они раздельными – в политеизме или сливаются воедино – в монотеизме; таким образом, при объяснении характера этих существ и при их сведении к человеку необходимо не упускать из виду этого различия. Впрочем, оно обосновано не только самим предметом, но и практикой языка и – что то же – логикой, ибо человек отличает себя от своего духа, от своей головы, от своего сердца, как будто без них он представляет собою нечто.
4
«Для человека нет ничего красивее человеческого существа» (Цицерон, «О природе богов», кн. I). И это не есть признак ограниченности, так как он и другие существа помимо себя находит прекрасными; его радуют красота животных форм, красота растительных форм, красота природы вообще. Но лишь абсолютное, совершенное сознание может без чувства зависти любоваться обликом других существ.
5
«Только ум восприимчив к уму и к тому, что от него исходит» (Reimarus, «Wahrheit der natuerlichen Religion», IV Abt., par. 8).
6
Так, например, Христиан Гюйгенс говорит в своем «Cosmotheoros» (lib. I): «Есть основание полагать, что удовольствие от музыки и математики свойственно не только людям, а распространяется на много других существ». Это, другими словами, значит: качество тождественно, тот же вкус к музыке, к науке; но число тех, которые их воспринимают, должно быть неограниченным.
7
«De genesi ad litteram», lib. V, с. 16.
8
«Вы не понимаете, – говорит Минуций Феликс в своем „Октавиане“, обращаясь к язычникам, – что скорее нужно познавать бога, чем поклоняться ему».
9
«Совершенства бога не что иное, как совершенства наших душ, но он обладает ими неограниченно… У нас есть известные способности, известное познание, известная доброта, но у бога все это совершенно» (Лейбниц, «Теодицея», предисловие). «Все, что характеризует человеческую душу, свойственно и божественному существу. Все, что устранено из бога, не составляет также существенных определений души» (св. Григорий Нисский, «De aima». Lips, 1837, р. 42). «Поэтому из всех наук самая ценная и важная – самопознание, ибо кто познал самого себя, познал и бога» (Климент Александрийский, «Paedag», lib. Ill, с. 1).
10
Поэтому в потустороннем мире уничтожается этот разлад между богом и человеком. В потустороннем мире человек перестает быть человеком, оставаясь им разве лишь в своем представлении, он теряет свою собственную волю, отличную от божественной, а следовательно – ибо чем является существо без воли? – и свою собственную сущность; он сливается с богом. Таким образом, в потустороннем мире исчезают различие и противоположность между богом и человеком. Но там, где есть только бог, нет никакого бога. Где нет противоположности величий, нет и самого величия.
11
Для религиозной веры между настоящим и будущим богом существует лишь то различие, что первый является объектом веры, представления, фантазии, а второй – объектом непосредственного, то есть личного, чувственного восприятия. И здесь и там он один и тот же, но здесь он неотчетлив, а там ясен.
12
«Сколь бы большим мы ни мыслили сходство между творцом и тварью, несходство между ними мы должны мыслить еще большим» (Лютеранский собор, кан. 2 (Summa опт. Cone. Carranza, Antv. 1559, p. 526)). Высшее различение между человеком и богом, между конечным существом и существом бесконечным, до которого способно подняться религиозное умозрение, это – различение между нечто и ничто, между ens и non-ens, ибо лишь в ничто уничтожается всякая общность со всеми другими существами.
13
Cibus Dei. 3. Mose. 3.11.
14
«Кто презирает себя, – говорит, например, Ансельм, – тот в чести у бога; кто себе не мил, тот мил богу. Будь поэтому ничтожен в твоих собственных глазах, чтобы быть великим в глазах господа; тем больше будет тебя ценить бог, чем презреннее ты будешь во мнении людей» (Anselmi, «Орр.», Paris, 1721, р. 191).