Стремительно, на пятках развернувшись, вижу Мастера, неподвижно стоящего за моей спиной. На его ладони покачивается тяжёлый медальон: на светлой матовой стали блестит меч, объятый пламенем. Широкая алая кайма с чёрными насечками намекает о всеобщей смертности, и таких талантливых одиночек как я – в первую очередь. Рубин, изумруд, сапфир и алмаз, вплавленные в толщину медальона, наливаются внутренним светом.
Понимаю, что он стоит тут давно. И он мог бы убить меня уже сотню раз, но… Снисходительно-жалостливо позволил мне прощаться с ученицей, как какой-нибудь сентиментальной барышне. В его глазах удивление мешается с толикой презрения – Охотнице не следует так ярко проявлять свои чувства, если это не азарт Охоты.
Складываю ладони перед грудью, в последней молитве. Только не сейчас! Не когда они смотрят!
Он понимает. Лёгкий кивок – едва заметное движение острого подбородка. Он встаёт рядом со мной, одна ладонь ложится на моё плечо. Вздрагиваю, пытаясь не уйти от этого прикосновения, которое раньше мог позволить себе только Кир. Но скупое тепло не пробивается под одежду.
Стоим. Долго, неподвижно. Как неживые. Такие же спокойные, отстранённые. Ждём.
Тёмный силуэт корабля медленно исчезает вдали. Острое зрение Чародейки позволяет долго, очень долго различать на корме две прижавшиеся друг к другу фигурки. И я знаю, что они не отводят взгляд от двух таких же едва различимых точек-людей, оставшихся на пристани. По связи Верности приходит удивительно горестное ощущение, похожее на стон. Раньше так часто стояли мы с Киром, Риде на один момент могло показаться… Ей и показалось.
Когда корабль исчезает из виду, рука на плече тяжелеет и сжимается, удерживая меня на месте. Но я не собираюсь бежать куда-либо. Оборачиваюсь к Мастеру и склоняю голову в знак готовности. Он едва уловимо касается моего лба губами в безмолвном прощании с одной из своих подопечных. Краем сознания отмечаю, как расслабились полтора десятка Охотников, готовых уничтожить меня в любой момент.
Всё пройдёт как надо.
Цепочка медальона не нагревается и не становится холоднее. Она не сжимается и не движется. Она просто парализует дыхательные пути. Медленно, слишком медленно. Мастер не смог отказать себе в удовольствии причинить отступнице как можно сильнейшую боль. По деревенеющим губам скользит неуловимая, лёгкая, иронично-философская улыбка. Я не буду молить об освобождении. Я знаю, какая смерть ждала бы меня от яда. О, Мастер, ты этого не знаешь! Как не знаешь и того, что любые причинённые тобою мучения для меня незначительны.
Я благодарна тебе.
Лёгкие пару раз конвульсивно дёргаются, от нехватки кислорода, острая головная боль шипами-иглами разрывает разум.
Больно.
Больно!
Бо-ольно…
За болью – тьма.
Руки сами собой поднимаются к горлу, пытаясь оттянуть свободно лежащую на груди цепь. Острой вспышкой – осознание последнего мгновения жизни. И последние видения-ощущения.
Уходящий Мастер Охоты, острое чувство горечи и усталого равнодушия «делайте-что-хотите-я-устал-мне-всё-равно» оставшееся витать над моим телом, изломанной куклой лежащем на камнях набережной.
Охотники. Люди, добровольно отдавшие себя в рабство Гильдии и уверенные в своей абсолютной свободе. Они тоже уходят прочь, удручённые. Сегодня вечером, в самом дешёвом кабаке, они надерутся все, поминая погибшую пару Охотников Смерти.
И где-то слишком далеко отголосок неистовой, неудержимой истерики. Верная почувствовала смерть сестры. Со всеми вытекающими.
Всё это разум осознаёт и запечатлевает меньше, чем за один вздох, которого у меня нет.
Распахнутые глаза цвета тёмного серебра смотрят в никуда. Солнечный огонь умирает в них, покидая последнюю из своего рода.
Лишь тьма, Тьма, Тьма… Но и она исчезает в пустоте. По привычке с удивлением отмечаю, что здесь нет ничего. Совсем. Абсолютно.
Только ветра. Квинтэссенция свободы в понимании Чародеек.
М-да. Как-то не так я представляла себе Ту Сторону. Совсем не так.
Впрочем, это ничего не меняет.
Путь-за-Гранью. Выбор будущей судьбы. Развоплощаться я не собираюсь (а надо бы…), мне слишком жалко (жаба душит!) терять накопленные за мою не слишком длинную жизнь знания и наблюдения. Значит, в ближайшую вечность я абсолютно свободна, раз перерождаться меня тоже пока не тянет.
Опытный аналитический разум привычно проигрывает десятки различных вариантов. Искать… близких мне людей? Передёргиваюсь, словно залпом выпив уксуса. Спасибо, не надо мне такого счастья. Перед Шаннеей мне показаться стыдно, перед отцом и матерью как-то… страшно. Ведь всю вечность испортят нотациями на тему «как надо было жить, чтобы сейчас не было стыдно». Кир?.. Хм… Мне этого… Сына Ночи и в жизни хватало по самые уши. А то, что я так и не успела ему сказать… пусть останется на моей и без того не слишком чистой совести.
Без дела и цели мотаться по (уже!) Этой Стороне? Как-то не прельщает.
С детским, первобытно-интуитивным страхом понимаю, что мне нечего делать. Совсем.
Я – пущенная стрела. Давно мёртвая личность, которой стоит лишь утратить волевой стержень, и она развеется. Не пеплом, от которого хоть что-то остаётся, мелкими крупинками оседая на землю. Пустотой.
Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ ОБО МНЕ ЗАБЫВАЛИ!!!
Импульсивное, порывистое отрицание вихрем обновления проходит по личности или её остаткам. Липкий холод абсолюта отступает, сметённый моим отчаянным страхом. Вся моя сущность содрогается от самой возможности потерять себя.
Тихий тёплый ветерок успокаивающе обволакивает меня своей свистящей песней, суля нежный покой. Чувствую облегчение, словно долго, слишком долго, напряжённо ждала чего-то и дождалась. Позволяю ветру нести меня в никуда, блаженное, бесконечное никуда.
О том, что ветер может причинить мне вред, я даже не задумываюсь. Во-первых, ветра – извечные союзники Чародеек, их поддержка, сила с которой они могут общаться на равных. Их восторженная суть. А уже во-вторых, здесь – посмертие. Причинить больший вред мне просто не возможно.
Тихий, такой знакомый смех раздаётся совсем рядом, терпкой волной прокатывается по окружающему миру. Чуть позади, из затвердевших потоков несуществующего воздуха, формируется сияющая фигура.
– Шанни? – с беспочвенной надеждой спрашиваю я. Да мало ли какие духи бродят здесь! И почему я решаю, что это – непременно моя Верная?
Но довольный смешок обжигающей волной света подтверждает мою догадку.
– Здравствуй, Ал'эра, – звонкий девичий голос врывается сумятицей в мой разум. – Хотя пожелание здоровья в нашем состоянии больше смахивает на утончённое издевательство, не так ли?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});