все-таки не владел, требовало полной отдачи. На пальцах выступила кровь, хотя в отличие от балалаечников или гитаристов Лева не имел мозолей, чтобы их срывать.
Я обняла Ивана, расправила крылья и взлетела. Хотя расстояние, которое пришлось преодолеть, оказалось больше, чем я думала, сил мне хватило. Больше всего я опасалась, что внимание Змея привлечет сияние оперенья, и от этого колдовство рассеется. Но, видимо, сделанный из спинного плавника Щуки волшебный инструмент обладал какими-то особыми свойствами, да и Лева был далеко не так прост, а путешествие на мистический остров Буян обогатило его новым опытом, вселив уверенность в своих силах.
— Донесешь до головы, высадишь и сразу улетай, — инструктировал меня перед полетом Иван, как обычно, беспокоясь не за себя.
Я, конечно, слушаться его не собиралась, хотя высадить брата прямо на голову Змея из-за поднявшегося ветра, сносившего меня в сторону, все же не смогла. Приноровившись к колебаниям гигантской шеи, Иван разжал руки и спрыгнул сам с высоты не менее десятка метров, и его приземление сделало бы честь опытным бойцам ВДВ.
Впрочем, испытывать гордость за брата я собиралась потом, а пока в ужасе глядела, как он, цепляясь за чешую, ползет по морде зачарованного чудища и лезет к нему в разверстую пасть, демонстрируя не только навыки акробатики и альпинизма, но и завидную выдержку. Конечно, Иван имел немалый опыт в общении с разного рода пресмыкающимися и амфибиями, но даже Шестиглавый змей обладал куда более скромным размером. Хотя и проявил при поимке изрядную прыть.
Когда брат благополучно спустился на нижнюю челюсть, пробираясь между гигантских зубов, я даже испытала что-то вроде облегчения. По крайней мере снизился риск его падения в пучину или смерти среди колец. Хотя Змей в любой момент мог пробудиться, да и во рту у него оказалось ожидаемо сыро. Рука брата, цеплявшаяся за зубы, несколько раз соскальзывала, ноги не всегда могли найти опору на орошенных слюной деснах. Впрочем, Иван и не торопился.
— Давай же, Ванечка, давай, — изнывала я, готовая в любой момент подстраховать, временами поглядывая то на Леву, который продолжал удерживать чудовище в состоянии каталепсии, то в сторону медленно приближавшегося Солнца-Даждьбога.
В тот миг, когда Иван выдернул меч, по телу Змея прошла судорога. Колдовство распалось, море снова забурлило. Вернувший Щуке спинной плавник Лева и Тигрис вмертвую вцепились в ее чешую, сберегая иглу с перстнем и готовясь, если что, пережить погружение. Я ушла в глубокое пике, чудом подхватив Ивана, который успел выскочить из пасти за миг до того, как челюсти сомкнулись. Каким образом я поймала брата, не напоролась на меч, который он, конечно, не успел убрать в ножны, и дотянула до спасительной спины Щуки, я сказать не могла.
Змей бушевал, грозя устроить неплохое землетрясение, но его гнев продолжался недолго. Даждьбог-Солнце, снова придя к нам на выручку, пронзил его огненным копьем, и он опустился на морское дно до следующей ночи.
Глава 26. Поганый пляс Кощеева царства
Помню, в «Кольце Нибелунга» Вагнера Зигфрид, пока перековывал Нотунг, выдолбил мозг слушателя, взывая к мечу, да и глинкинский Руслан, выдержав бой с Головой, бурно радовался, обретя меч-кладенец. Возможно, если бы мой Иван умел попадать в ноты, еще у Калинова моста он бы как-то красиво выразил эмоции. Нынче ему едва доставало сил, чтобы, лежа на спине Щуки, хватать ртом воздух, продолжая судорожно сжимать рукоять и морщась от боли. На правом боку разливался здоровенный кровоподтек. Брат все-таки расшибся, когда приземлялся на голову Мирового Змея.
Я чувствовала себя не лучше. Моя рубаха на спине набухла кровью, а попытка дотянуться до аптечки закончилась обмороком. Лева смотрел виновато, но помочь не мог. Привалившись к спинному плавнику Щуки, он тоже тяжко переводил дух, тихо бормоча о том, что после горлового пения гобой покажется детской забавой. Тигрис тыкался мордочкой нам в лица, трогал мягкой лапкой, мурчал, утешая. Потом забрался к Ивану в рюкзак и вытащил оттуда последнюю бутылку минералки.
Трудно сказать: то ли у брата среди вещей осталась неучтенная емкость, заполненная живительной влагой из одолень-ключа, то ли магия Щуки любую воду превращала в целебную, но после нескольких глотков нам всем стало значительно лучше. Лева промыл раны на моей спине, а остатки, не забыв напоить Тигриса, приложил к гематоме Ивана, который уже проверял сохранность иглы и кольца.
— Да на месте они, на месте, — с улыбкой успокоил друга Лева. — Здесь Константину Щаславовичу до них не добраться.
— А где мы сейчас находимся? — дико озираясь, хрипло поинтересовался Иван. — Путешествие на Буян, я так понял, мы уже совершили? — добавил он, любовно поглаживая перстень.
Вокруг, куда ни кинешь взгляд, простиралось Море-Окиян. Свинцовые волны тяжело перекатывались, словно о борта линейного корабля, разбиваясь белой пеной о бока плывущей (или все-таки идущей) с крейсерской скоростью Щуки.
Потом у вздыбленного тучами горизонта забрезжило что-то похожее на полоску суши.
— Земля? — вопросительно глянула я, не зная, радоваться или заранее начинать тревожиться.
И тут же зажала себе рот, чтобы не закричать от отчаяния, увидев знакомый скалистый берег и голые ветви заклятого дуба.
— Все в порядке, — поспешил успокоить меня Иван. — Я вспомнил, как оттуда выбраться. Я об этом узнал, когда там, — он указал на все еще обагренное его засохшей кровью место возле корней, — без дела валялся.
— Они рассказали? — спросил Лева, указывая на груду костей.
Иван кивнул.
Мы принялись, насколько это возможно, приводить в порядок одежду, собрали, а вернее, проверили вещи. В общем, вели себя, словно пассажиры поезда или теплохода, прибывающего к месту назначения, но еще не добравшегося до вокзала. Тигрис крутился под ногами, заглядывал в рюкзаки и принимал в сборах живейшее участие. Похоже, за всей этой суетой мы все хотели скрыть нараставшую по мере приближения берега тревогу или даже страх. Там, у заклятого дуба, нам предстояло хотя бы отчасти свершить то, за чем мы сюда пришли. А вдруг не получится, а вдруг Константин Щаславович предусмотрел еще какую-нибудь ловушку?
Но, как только мы высадились на камни, поблагодарив Щуку за помощь, Иван с одного удара разбил мечом-кладенцом иглу, дуб раскололся, и под ним открылся лаз.
— Нам туда, — пояснил Иван, бережно отодвигая упавшие поперек прохода сухие кости.
Когда я с опаской шагнула в подсвеченный карманным фонариком брата темный коридор, из которого тяжело пахло землей и гнилью, я сразу узнала это место. Оно неизменно являлось в зеркалах еще в Москве, когда Константин Щаславович пытался добраться до меня и Василисы. Сумрачный тоннель, с потолка которого свешивались