На это Ахмол лишь фыркнул, затем оскалился с нескрываемым энтузиазмом:
— Раб Кенир.
Алек засомневался, правильно ли понял слова Ахмола, сказанные на ломаном языке. Но разве он не слышал своими ушами только что, что Кенир никуда не делся? А если бежал фейе, но не Кенир и не Рания, то…
— Этот раб, что сбежал, — мужчина?
Ахмол сдержанно поклонился и вышел.
Разве Кенир не говорил, что в доме нет других рабов фейе?
Он сидел, уставившись на дверь, сердце отчаянно колотилось где-то возле самого горла. Не было никакой причины думать, что то был именно Серегил, но он не мог избавиться от внезапно вспыхнувшей надежды в такую вероятность. Быть может, алхимик купил их обоих той ночью? Быть может, Серегил даже находился в том же самом загоне для рабов, а Алек просто не видел его! О, боги, находиться так близко друг к другу!
Но если это и в самом деле Серегил, и если его на самом деле поймали, то он непременно где-то рядом и ищет способ вызволить и его, Алека тоже. "Правда, в том случае, если он знает, что я — здесь".
Он решил не думать об этом прямо сейчас. Как бы ни было, настало время выбираться отсюда. Он пошарил рукой под кроватью и нащупал свои отмычки. На месте.
Алек зашагал, нервничая и досадуя, что нет окна, чтобы можно было определять время. Он поспал, проснулся и снова принялся мерить шагами комнату, пока пустой желудок не напомнил ему, что что-то слишком долго не приносят поесть. Он все еще размышлял над этим, когда распахнулась дверь и два охранника Ихакобина, ворвавшись как ураган, потащили его наверх, в сад возле мастерской. Был вечер, или по крайней мере так ему показалось. Черные тучи закрывали солнце, предвещая грозу. Дюжина, если не больше домашних слуг собралась там, вместе с кучей вооруженных охранников. Алек узнал некоторых из тех, что таскали его туда и обратно из камеры в подвале.
Все они выстроились вокруг большого столба, вкопанного в землю. Возле него, на куче соломы лежала няня, Рания. Глаза её были завязаны, и подбородок прихвачен куском ткани: она была мертва. Мухи гудели вокруг засохшей крови на лифе ее намокшего под дождем платья. Если бежал Серегил, зачем ему было убивать фейе?
Ихакобин стоял возле столба, держа в одной руке плетку. Алека пробила дрожь, когда он подумал о том, что же такое, во имя Билайри, он сделал, чтобы заслужить порку? Но скоро стало очевидно, что всё затевается не ради него. Из мастерской появилось несколько охранников, тащивших Кенира. На нем больше не было замечательного золотого ожерелья, а вместо него на шее болтался грубый железный ошейник. Алек был потрясен его обликом. Обычно столь сдержанный, он рыдал и упирался, волосы его были в диком беспорядке, словно он рвал их на себе. И он был абсолютно гол. В довершение всего, шрамы Кенира от кастрации и ужасных побоев были выставлены теперь на всеобщее обозрение.
Алек, потрясенный и полный жалости, смотрел, как вырывающегося мужчину подтащили к столбу и приковали цепью за ошейник.
— Илбан? — едва выдохнул Алек.
— Смотри внимательно, Алек, — Ихакобин согнул плетку руками: — Этот негодяй, которого я так любил и которому доверял, как никому другому, навлек на мой дом позор и смерть. Он выпросил у меня раба, пообещав обуздать его, а вместо того позволил ему бежать и убить бедную Ранию.
Он глянул на мертвую женщину и покачал головой:
— Такой ущерб!
У Кенира был свой раб? Которого следовало обуздать? Не о том ли пытался сказать и Ахмол? Но как раб мог иметь собственного раба?
Плетка Ихакобина заходила по голым плечам съежившегося мужчины.
— Вон из моего дома!
Алхимик продолжал вымещать свой гнев на растоптанном и плачущем бедняге.
Беспомощно наблюдая за происходящим, Алек на время забыл все свои подозрения и вопросы, оставшиеся без ответов. Кенир всегда поддерживал и утешал его, а Алек теперь ничем не мог помочь ему.
Ихакобин хлестал Кенира, пока не запыхался, потом отбросил плетку.
— За всё это мне следовало содрать с тебя шкуру живьем, но, помня твои прошлые заслуги, я сохраню тебе жизнь. Тебя будут пороть снова, а завтра отправят на рынок и ты будешь выставлен на продажу с табличкой о всех твоих грехах.
— О нет, илбан, прошу! Убейте меня, если хотите, милосердный илбан, только не рынок, умоляю Вас! — завопил Кенир.
Когда Ихакобин отвернулся, Кенир совсем обезумел.
— Дверь была заперта! Я же знаю, что она была заперта! Она должна была быть заперта. Ключ. Он у меня! Пожалуйста, Илбан, позвольте мне показать его Вам!
— Молчать! Ты отвечал за него, и ты не справился. Тебе известны законы, Кенир. Твой позор падёт на меня.
Люди Ихакобина связали Кениру руки и подвесили высоко на столбе.
Ещё один из них приготовил короткий толстый кнут и занял свое место.
— Тридцать ударов плетью, — приказал Ихакобин. — Да смотри, не искалечь его. Мне нужно, чтобы он был годен для рынка.
Алек закрыл глаза, однако не мог не слышать воплей, что последовали за этим.
Серегил лежал, прижавшись лицом к деревянной раме, и поражался, как мало удовольствия ему доставило унижение Илара. Сколько же раз Илару вот так доставалось кнутом? — думал он, размышляя обо всех этих шрамах на теле мужчины. И кто знает, что за человек купит порченный товар?
"А он был так красив когда-то… Нет! Вот то, к чему я стремился — моя месть. Я должен быть доволен!"
Однако сердце его твердило иное.
Когда порка закончилась и Илар перестал орать, а лишь жалобно постанывал, нашелся "доброжелатель", что-то сыпанувший ему на спину. Судя по возобновившимся воплям, Серегил предположил, что то была соль. Алек все еще стоял впереди толпы, и даже при таком свете Серегил мог видеть, как страдает его возлюбленный.
Хозяин отдал новый приказ, и Илара, все еще прикованного к столбу цепью, спустили вниз. Его оставили там, совершенно уничтоженного, в одиночестве. Что-то защекотало щеку Серегила, и он, отмахиваясь, вскинул руку, думая, что это паук. Но то был вовсе не паук. Серегил сердито отер лицо. Не хватало ещё проливать слезы из-за такого ублюдка.
Но не обращать внимания на отчаянное положение поверженного врага оказалось выше его сил, точно так же, как и сдержать эти слёзы жалости.
Глава 38. Любовники и лживые ублюдки
АЛЕК СИДЕЛ НА своей кровати, наблюдая, как догорает свеча. Он был рад оказаться взаперти, подальше от всяких хозяев, кнутов и Кенира, висящего на том столбе. У него из головы не шли крики бедняги и его ужасные шрамы. И к этому примешивались воспоминания, как тогда в саду Кенир предпринимал нерешительные попытки добиться его расположения. Или даже совратить его. Действительно ли Серегил был там, в одной из верхних комнат? Не его ли силуэт иногда видел Алек в одном из окон?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});