стало, не знаю, что точно, и на какое-то время один остался. Без лекарств вообще плохо становилось. Маниакально-депрессивный синдром.
— Ты не буйный? — Перебил Джавид. — Ночью не завалишь?
— Теперь вроде нет, раньше мог бы. Из квартиры меня младший брат — Альберт, забрал. В больницу отвез. Не лечебницу для осужденных, а нормальную. Пока в квартире был, меня накрывало, руки себе изрезал. А в больнице было хорошо. Там врач был, не знаю, знакомый отца какой-то. Он препарат дал, те таблетки что в рюкзаке. От них намного легче. Нет этой агрессии сумасшедшей, мысли ровные. Соображаю нормально. Давно такого не было. Я сейчас больше, чем за последние пять лет, сказал.
— Жесть. Думал, у меня жизнь паршивая. Не удивительно, что с башкой нелады. Я бы, наверное, вообще не пережил бы такое. Так ты прямо в больничке все застал?
— Да. Перестали обход делать. Еду не приносили. Решил проверить, что да как. Вышел из палаты, а там пусто. Лечащего врача нашел уже мертвым. И пошел по городу, хотел домой дойти. Не знал, что случилось. Думал — окончательно с ума сошел, и все это мерещиться. Казалось, что один остался во всем мире, и он принадлежит мне.
— Да ты прямо Джимми из «двадцать восемь дней спустя»[1]. Теперь понятно, почему так ломанулся тогда в «Атриуме». Ты это, если из-за брата хочешь выговориться — я послушаю. Только представить себе могу, каково это.
— Знаешь, — Марк глубоко вдохнул. — Понимаю, что это брат, мне должно быть больно и горько, но почти ничего не чувствую. Может из-за лекарств, может из-за болезни. Но внутри вообще эмоциональный штиль, тишина полная. Может, это неправильно, и потом будет больно и стыдно, но это так. Как-то все равно, что с миром случилось. Я даже физической боли почти не чувствую.
— Да, видел, когда перевязку делали, ты и глазом не повел. Ну смотри сам, если что, всегда знай, что я могу выслушать. Оно же как, сейчас штиль, а потом, как накроет.
— Да мне и сказать нечего. Говорю же, давно столько не разговаривал. Не знаю, почему сейчас так. — Марк оттолкнулся ногами от земли и еще сильнее раскачался на качели.
— Что дальше делать будем?
— Вообще без понятия. Запасы таблеток бы пополнил, пугает мысль, что со мной станет, когда они кончатся.
— Это понятно, а вообще, в глобальном плане? Мы же теперь как в Фоллауте[2]. Продумать все надо — как выживать, где обосноваться. Сейчас же все, амба всему. Свет уже частично вырубился. Еда пропадает. Надо что-то думать, а то через пару недель вообще тяжко будет. — Джавид задумчиво осмотрелся по сторонам.
— Да все равно. Я вообще не знаю, что дальше и мне без разницы. Умрем, так умрем.
— Не, чувак, тут ты не прав. На нас теперь ответственность. Кто человечество возрождать будет? Остались в живых крохи.
— А зачем его возрождать? Человек — мерзкое создание, вдруг, это произошло специально. Природа избавилась от болезни, а ты возрождать собрался.
— Понимаю, что у тебя нет поводов любить людей, но поверь мне, не все такие. Есть и хорошие, добрые и отзывчивые. В жизни много моментов, ради которых стоит попытаться все вернуть. Мы еще молодые, у нас все впереди. Я вот люблю жизнь, и умирать не собираюсь, и тебе не дам. Ты первый мой друг за всю жизнь, ни с кем почти даже поболтать не мог. Привычка с детства, шарахался от всех. Когда это все началось, даже обрадовался, мол, по заслугам все получили. Потом, когда осознал, стыдно стало. Может нас специально судьба свела, что бы друг друга чему-то научили.
Судьбы не существует, мы просто плывем по течению времени, а жизнь — это череда событий и совпадений. — Сказал Марк, откопав в памяти избитую цитату.
— Ты прямо пацанский паблик из «Вконтакте». А если серьезно, надо дергать из Москвы, это точно. Тут в сентябре уже прохладно, а в ноябре всё — зима. Оставаться вообще не вариант, и не держит здесь ничего. Погнали на юг, к морю. Всю жизнь мечтал море увидеть. Вон в Турцию, например, в Кемер. Там зимы вообще нет. Как в «Достучаться до Небес»: «пойми, на небесах только и говорят, что о море. Как оно бесконечно прекрасно. О закате, который они видели. О том, как солнце, погружаясь в волны, стало алым, как кровь. И почувствовали, что море впитало энергию светила в себя, и солнце было укрощено, и огонь уже догорал в глубине. А ты? Что ты им скажешь? Ведь ты ни разу не был на море. Там наверху тебя окрестят лохом.»[3][3]
— Да поехали, мне все равно.
— Отлично! Сейчас помародерим, тачку поменяем, на этой колымаге, — Джавид кивнул в сторону ВАЗ-21099, которую они нашли брошенной в центре Москвы, когда искали на чем добраться до квартиры, — далеко не уедешь. И покатим. А еще за таблетками тебе заедем. Ух, я прямо весь в предвкушении!
Москва
17.49 по московскому времени.
— Шикарно! — Сказал Джавид, поглаживая руками руль Ламборгини. — Вот это тачка! Всю жизнь о такой мечтал, а теперь могу выбрать вообще любую машину в мире!
Марк посмотрел на товарища, и пожал плечами. Ему абсолютно безразлично, на чем передвигаться, а приземистый и яркий спорткар, наоборот, вызывал раздражение.
— Сколько она ест?
— Да пофиг, сейчас на заправках тысячи тонн горючки, хоть танк заправляй. Ты что вообще никогда не мечтал покататься на таком звере? — Джавид с упоением гладил парприз[4].
— Нет, никогда. Сейчас мне, как ты сказал, «пофиг», а раньше я любил более практичные машины. Экономичные, вместительные удобные. Сюда же залазить не удобно. — Марк указал на поднятую дверь авто и сидение, посадка требовала изогнуться и залазить, как собака в будку. — Я вообще водить не умею, у меня даже прав нет.
— Вот ты даешь, ты как по Москве передвигался?
— Метро, маршрутки изредка такси.
— Так вы же это, не из бедной семьи. Вон, хата какая, пятикомнатная в новом доме, ремонт хороший
— Не бедствовали. Отец был хирургом, доктором медицинских наук, нас с детства учил, что роскошь и пафос, это мусор, который лежит под ногами скромности.
— Ты опять цитатами разговариваешь.
— А ты ходячая энциклопедия поп-культуры. — Парировал Марк. — Это слова отца, он был скромным и трудолюбивым человеком, очень часто делал операции бесплатно, тем кто не мог себе позволить их оплатить. Нас учил жить так же.
— Хороший человек, сейчас это редкость. По поводу энциклопедии — кино, игры, книги и музыка, мои единственные друзья. Постоянно зависал в кинотеатрах, компьютерных клубах и библиотеках. Это