нахально ухмыльнулся и прошёл вглубь комнаты, усаживаясь в одно из кресел.
― Не перегибай палку, братец: во всём, что сейчас здесь творится, виноват ты и твоя самонадеянность. Кто мешал тебе посвятить нас в свои планы? Почему ты думаешь, что умнее других?
Слава Армона резали по живому, бередя незажившие раны, а самое невыносимым было то, что он прав. Я действительно был виноват в произошедшем: переоценил свои силы, недооценил тех, кто, как оказалось, был на шаг впереди меня и с далеко не теми целями, что изначально думалось мне.
А ведь отец предупреждал меня, будто чувствовал, что назревает нечто непоправимое.
«Будь осторожен, сын мой: наша сила не бесконечна, и это видят другие. Эти покушения и моё бессилие не просто глупые, бессмысленные попытки уничтожить силу Фьеры: здесь скрыт другой смысл, и я боюсь, что будет слишком поздно, когда мы узнаем, какой».
Но я был настолько уверен в своей непобедимости, тем более теперь, когда нашёл ту, которую так долго искал, что легкомысленно отмахнулся от этого предостережения, считая, что теперь, когда она рядом, нашему миру ничего не угрожает, как и мне. А это путешествие, по моему плану, должно было не только нас с Ритой сблизить, но и решить проблему с фанатичной организацией, которая не упустила бы такого шанса ― вновь покуситься на мою жизнь и обязательно бы попалась вместе со своим главарём в подстроенную мной ловушку.
Пепел, как же я был неправ!
С шумом выдохнув воздух, я попытался сесть, поморщившись от боли: раны в области сердца ещё болели и будто вытягивали силы. Прошло уже несколько дней, а я всё никак не могу восстановиться, правда, и не слишком-то и желаю этого. Осознание того, что я не смог защитить своё сокровище, хотя почти всегда уверял её, что мне всё подвластно и рядом со мной ей нечего бояться, ломало меня изнутри даже сильнее, чем незаживающая рана.
В груди будто собрался ком, давящий на рёбра с такой силой, что казалось, они вот-вот треснут.
Эта хрупкая, не желающая мириться со всеми бедами, что её касались, женщина стала моим воздухом, пищей, мыслями. Я не мог думать ни о чём другом, пока искал её и уж тем более, когда нашёл. Каждая минута вдали от Риты была мучительна, меня словно выворачивало изнутри, поднимая внутреннюю панику, что, не будь я рядом с ней, может что-то случиться. И только когда я вновь видел эту, всегда смотрящую с вызовом в глаза, девушку, а ноздрей касался еле заметный аромат полыни, меня отпускало, и я мог спокойно начать дышать.
А она продолжала меня отталкивать, видела во мне опасность, несущую ей смерть.
Именно по этой причине я не смог сдержаться и открылся ей, не дожидаясь окончания путешествия. Больше не мог скрывать в себе ту бурю эмоций, что бушевала во мне, когда она была так рядом. Инстинкты с первой секунды, как я её увидел в том храме, кричали мне хватать эту девушку в охапку и, окружив любовью и заботой, беречь всю жизнь, но вместо этого я предложил ей умереть, натянув на себя холодную маску безразличия. Каждый раз, как я это вспоминаю, мне хочется застонать и ударить самого себя посильнее.
Не знаю, за какие заслуги, но мне досталась самая великодушная и понимающая женщина двух миров. Моя маленькая целительница не только выслушала меня, но и попыталась понять, а затем сделала самым счастливым человеком на свете.
До встречи с Ритой я был готов к определённому выбору моего отца, который должен был просто указать мне пальцем на ту, что больше всего подходила мне для рождения наследника. О любви и речи быть не могло. Второго огня феникса не хватало, чтобы разжечь в партнёре пылкие чувства и бесконечную привязанность. Это одна из причин, почему Армон отталкивал меня от себя, ведь он видел настоящую любовь своей матери, которую она дарила его отцу, и не понимал, почему та предала его память, выйдя замуж за правителя Фьёры. И лишь с возрастом понял, что всему виной её магический потенциал.
Моя Рита показала мне не только то, что потеряли фениксы, ― живой огонь, разгорающийся при виде своей суженой, но и то, как может любить мужчина женщину ― трепетно и в то же время напористо, страстно и нежно, в один момент восхищаться и тут же негодовать, а главное — безумно бояться её потерять. Что со мной и произошло.
― Извини, ― тихо пробурчал, потирая переносицу, пряча за этим жестом свою уязвлённость.
― Ладно, забыли, ― невероятно быстро сдался брат, что не было на него похоже: обычно он гораздо дольше упивается моими ошибками или проступками. И это одна из главных причин, почему я не люблю, когда он знает о моих планах и тем более принимает в них участие. ― Может, всё-таки расскажешь, что здесь произошло и почему ты до сих пор не поправился, а главное, зачем этот фарс по поводу твоей кончины?
― Я уже говорил.
― Говорил, но как-то всё это неубедительно звучало: Доворон ― фанатик, желающий стать властелином Фьёры, истребить всех фениксов, начиная с тебя, драконов, да ещё и заимевший целую армию сподвижников у нас под носом? Не ужели ты не знал об их планах? Ты же подозревал его, почему не принял меры?
― Я не думал, что всё настолько серьёзно. Недовольные происходящим и винившие нас в несостоятельности возродить жизнь нашему миру были всегда, но никто не заходил дальше словесных протестов. И даже покушения я принял, как жалкую попытку Доворона выделиться из серой массы заигравшихся в спасителей мира магов.
― Опрометчиво с твоей стороны, тем более, когда ты сумел провернуть такую аферу. Кто бы мог подумать, мой непутёвый брат снял проклятие. ― Здесь Армон не удержался и всё-таки саркастично хмыкнул. ― Да ты должен был на весь мир кричать об этом: глядишь, тогда и фанатики бы разбежались за ненадобностью собственных убеждений.
― Считаешь себя самым умным? ― не выдержал, всё-таки раздражённо рыкнул, уже жалея, что рассказал ему всю правду о Рите.
― Да что ты, у меня в жизни бы не хватила ума затащить наш единственный шанс на спасение в самое пекло и подвергнуть её смертельной опасности. ― Небрежным взмахом руки Армон отмахнулся от моей реакции, давая понять, что ему плевать на мой поднимающийся гнев.
― Ты понятия не имеешь, что чувствовала Рита всё это время, попав в другой мир. Я заявил, глядя ей в глаза,