Во время этих представлений два новых цокчэнских шамо делают визиты большим камцанам, где старшины их угощают и, делая подарки, излагают свои нужды и привилегии, коими пользовались до сих пор. Этим, так сказать, возобновляются договоры взаимного отношения этих общин к главным правителям монастыря.
Я лично довольствовался зрелищем, происходившим во дворе моей квартиры. Между разными сюжетами, представленными актерами, мне показалось правдивой и жизненной сцена приглашения к больному (невидимому) одного «красношапочного» ламы, который во время исполнения духовного обряда обнаруживает неискренность веры и неточность обрядов. Лишь только хозяева удаляются, он перебрасывает непрочитанные листы книжки, будто бы уже прочитав их, а сам принимается за еду. Услышав шум приближения кого-нибудь из домашних, снова принимает набожно-важный вид, начинает громко читать молитвы и т. п. В конце концов, когда его угощают бараниной, он, наевшись, не довольствуется этим и в отсутствии хозяина берет остатки блюда и кладет себе в высокую шапку, которую надевает на голову. Хозяин узнает о краже и как бы нечаянным прикосновением к шапке сшибает ее. Куски баранины падают на землю. Сконфуженный лама убегает. Представление, правда, циничное, и актеры к тому же не стесняются шаржем.
С наступлением ночи женщины удаляются за монастырские стены и, явившись на другой день, 1-го числа новой седьмой луны, совершают поклонения в разных местах. К полудню этого дня они совершенно покидают монастырь, уходят также и все светские гости.
Монастырь вступает в обычную свою жизнь.
14 января 1901 г. мне пришлось видеть в Брайбуне первую репетицию выезда администрации лхасского монлама, о котором упомянуто выше. Утром все должностные лица в лучших парадных нарядах идут в соборный храм. Здесь, после окончания утреннего богослужения, все 21 гэик собираются к дверям храма и становятся вкучу, согнувшись в пояс. Тогда у дверей появляется шин-нер, заведующий ими во время монлама, и говорит цокдам, в котором излагает правила управления монламом и полицейской службы. Речь длилась недолго, после нее все они во главе с двумя шамо и двумя их помощниками направились за монастырь, где были поданы хорошо убранные лошади, сев на коих они отправились на поклонение Найчуну. Впереди несли четыре деревца с привязанными к ним изображениями лунда, т. е. «воздушных лошадей», служащих символом подъема энергии и счастья. Говорят, что они совершают подобные поездки in corpore[82] ко всем главным чойчжонам, т. е. Найчуну, Гадону и Дамме.
20 января 1901 г. Сегодня я присутствовал при угощении одним моим земляком, бурятским ламой, духовенства дацана Гоман. Дело в том, что он, желая достигнуть звания габчжу, дал хамбо гоманского дацана 10 ланов местных монет. Последний, приняв эти деньги, 14 сего января изъявил согласие выдачей ему хадака, который он положил ему на шею во время его подхода под благословение. Кандидат на звание габчжу уже давно заготовлял продукты, необходимые на угощение монахов, которое ему назначили на сегодня. Лишь только хамбо официально выразил согласие, к ламе стали стекаться его знакомые, поздравляя с получением хадака и принося монеты на вспомоществование для предстоящих расходов. Большинство знакомых вносили по 2 монеты (по 40 коп.), каковая сумма, впрочем, целиком уходит на угощение в течение двух дней самих же жертвователей. Гораздо больших расходов требует угощение всех монахов своего факультета, коих в данном случае (гоманский факультет) было около 200 человек.
Накануне дня угощения в доме мицана собираются его члены. Все они в этот день угощались наилучшими, по местным взглядам, кушаньями, которые изготовляются и подаются младшими монахами. Под вечер из мицана были снаряжены несколько человек в кухню гоманского дацана для наблюдения за приготовлением завтрашнего донго («раздача обеда»), что весьма необходимо ввиду любви к воровству всякой вообще тибетской прислуги. Еще с вечера начинают они наполнять водой общий медный котел (один на все 200 душ) и затем всыпают в него рис. Предварительно разваривается один только рис, причем то и дело он размешивается лопатами. Затем в эту кашу кладут изрезанную на мелкие куски говядину, сюда же кладут изюму и сахарного песку.
Когда же каша достаточно готова, уже под утро кладут туда масло в очень большом количестве; ради того, чтобы оно распределилось поровну по всей каше, начинается самое усердие – беспрестанное мешание ее сменами по четыре человека. Двое из них водружают лопату до самого дна котла, а двое тащат за веревку, привязанную к лопате. Этим способом достигается наилучшее качество каши, которая должна быть как можно гуще, притом сладка и достаточно промасленна. Если этих качеств нет, то говорят, что угощающему грозит несчастье, не говоря уже о том, как ответственен бывает и у нас повар за неудачное приготовление званого обеда. Поэтому каждый угощающий прилагает все усилия пригласить преданных себе наблюдателей и задобрить кухонную прислугу хотя бы обещанием дать «на водку» (чанрин).
Утром дня угощения в дацане после шога-чойра духовенство дацана призывается особыми ударами в гонг (по-тибетски – харн), по которым монахи узнают, что сегодня есть угощение. Это угощение так привлекает их, что туда плетутся едва передвигающие ноги старцы и едва заметные в толпе малыши. В этот день на долю администрации дацана выпадает неимоверно много хлопот, чтобы рассадить многочисленное духовенство по местам. В дело пускаются плети и палки, которыми только и удается водворить порядок.
Когда все займут места, начинается чтение молитв, во время которого дважды приносят чай и разливают всем духовным. Во время второго чая происходит так называемый бойкор, т. е. обход с курительными свечами. Является от дверей камцанский гэрган той общины, которой принадлежит новый габчжу, имея в правой руке пачку зажженых свечей, а в левой положенную на плечо длинную стрелу, на верхнем конце которой сделаны пять выступов – ушки: срединные – повыше, а боковые – пониже. Они изображают собою царственную гору Сумеру и четыре мира, окружающих ее. На них укреплены шарики, сделанные из белой ваты. Угощающий идет за гэрганом и также несет пачку свечей. Обойдя некоторые центральные ряды, они удаляются.
Вслед за сим однокурсники габчжу, идя длинной вереницей, подносят хамбо, сидящему на своем главном месте, разные вещи: изображение Будды, различную одежду и т. п. Вещи эти запасены для этой церемонии дацаном и отпускаются напрокат за плату около 1 р. 20 к. на наши деньги.
Едва окончилась эта церемония, как вдруг из разных мест поднялись и торопливо побежали молодые монахи на кухню. Спустя немного они стали вбегать, имея в левой руке деревянный кувшин с кашей, а в правой небольшой железный ковшик. Когда они бегом, вплотную друг за дружкою, вошли в промежутки центральных рядов, то их выстроили еще теснее. По данному знаку они начали одновременно раскладывать кашу в подставляемые чашки монахов. Кладут столько, сколько может удержаться в чашке. Гэской и его помощники строго следят за тем, чтобы не было злоупотреблений, обиды из-за личной вражды и слишком щедрого снабжения из-за дружбы или заранее составленного плана сообщнического воровства. Раздача каши производится очень быстро, и все угощение оканчивается в течение не более полутора часов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});