километре от аэропорта. Три кровати, платяной шкаф, тумбочки, накрытые цветными скатерками.
Зойка сунула чемоданчик в платяной шкаф и открыла окно. Три кровати были пусты, только на одной лежал небрежно брошенный пестрый халатик. «Татьяна уже здесь», — отметила про себя Зойка, рассеянно разглядывая стены. На узенькой картонке синей и голубой краской был нарисован прибой, Другая картонка изображала поляну и взмывающий в белесое небо самолет, на третьей — просто белая-белая водяная лилия на фоне очень зеленой воды. На этой водяной лилии взгляд Зойки задержался чуть дольше, Зойка любила картинки с цветами, и к Новому году или на Первое мая у нее было всегда в запасе много поздравительных открыток с изображениями ярко-красных роз, лимонных нарциссов, магнолий, ромашек, гвоздик; она посылала эти открытки всем, кого только могла вспомнить: бывшим одноклассницам, бывшим сотрудникам, знакомым бортпроводницам, соседям — людям, с которыми у нее никаких особых отношений не было, но уж такая чудная была Зойка — она любила посылать эти открытки, и не важно, что на дворе декабрь и морозы под тридцать градусов, для Зойки не существовало времени, и ромашки ее летели почтой в самые снежные бури и вихри, вызывая удивление и улыбку у тех, кто их получал.
Простучали чьи-то каблуки в коридоре. Зоя прислушалась: не Татьяна ли, а может, Вера? Нет, стук каблуков миновал двери и глухо замер где-то в конце коридора. Зоя открыла шкаф, сняла с себя нейлоновую кофточку и надела другую — из полосатого ситца. Подхватила полотенце с мыльницей и пошла умываться.
Когда она вернулась, в комнате, откинувшись на спинку кресла, восседала Таня, и ее курносый носик был задорно нацелен в потолок.
— Явилась, — сказала Зоя, кидая полотенце на стул.
— Ты представь, — заговорила Таня, повысив голос и не меняя позы. — Этот Митрий сегодня невменяем. Попросила его устроить одно место на 246-й — отказал. Ну ладно, отказал — и черт с ним. Я даже до сих пор не отдышусь. Вздумал читать мне мораль. — Таня приподняла брови в знак особого возмущения. — Ты была в Москве?
Зоя кивнула головой.
— Я тоже, — задумчиво протянула Таня, не отрывая смеющихся глаз от сумочки, что-то перебирая там. — Ах, как я тебе завидую.
— Не понимаю. — Зоя недоуменно повела глазами.
— Свободна и прочее…
— А ты?
— А я замужем, — хмыкнула Таня. — В этом, милая, вся разница.
— Чему же завидовать?
Таня не сразу ответила.
— Все не просто, очень не просто, — сказала она, осторожным движением поправляя волосы. — Мне казалось, он такой интересный. А он — зануда.
— Ты с ума сошла, Татьяна! Ты же рассказывала, как вы где-то отдыхали и как прекрасно провели время.
— Я рассказывала?! — Таня почему-то оглянулась. — Ну так что? Действительно, рассказывала. А что будешь делать! Хочешь видеть свою жизнь другой — вот и рассказываешь небылицы, фантазируешь.
Она посмотрела на часы. Было уже семь. Мягкие летние сумерки заполняли комнату. Зоя слушала подругу и в то же время представляла, как далеко отсюда, в другом городе, муж Татьяны, может, сидит сейчас в их комнате и ждет жену и думает, глядя на затихающую улицу, какие мысли у его жены, что она делает вдалеке от него. И Зое показалось, что она видит Татьяниного мужа, его склонившуюся голову, задумчивое лицо. Что-то дрогнуло в ней — стало необъяснимо жалко и того и другого: она слушала Татьяну, но видела и ее мужа, которого совсем не знала. Какая сложная штука — жизнь! Она хотела сказать об этом Тане, но та, подпудривая перед зеркальцем лицо, позвала Зойку в буфет.
Через десять минут они сидели за маленьким столиком, и, тыча вилкой в салат, Татьяна рассказывала о своем муже:
— Вот уж когда я действительно поняла, что он зануда, так это во время того самого отпуска. Люди на юг едут, путевки разные достают, в море купаются, загорают. А он потащил меня в деревню, крючков, удочек набрал охапку. Представляешь, целых двадцать четыре дня ловила проклятых окуней, а от молока даже тошнить стало. Поговорить не с кем — старики да старухи. Оказывается, денег на две плацкарты у него не хватает. «Вот так сюрприз, — говорю. — Вот так мужчина!» Так и ехали — он в общем, я в плацкартном. Тогда и в Аэрофлот стала устраиваться. Тоже через скандал пришлось пройти…
Она оглянулась. К столику подходил Митя. Тряхнув шевелюрой и не спрашивая согласия, он уселся напротив, поставив на столик тарелку с бутербродами и кофе.
— Ах, Митя! — воскликнула Таня. — Вы и здесь будете читать мне мораль. А сами покинули пост…
— Я не покинул. Меня подменили, — ответил Митя и посмотрел на Зойку.
— Ну, тогда я вас покину. — Таня одним глотком допила кофе и поднялась. — Всего хорошего, Митя!
— Чего это с ней сегодня? — спросил Митя смущенно, когда Таня вышла из буфета.
— Не знаю. Может, обидел кто.
— Я не обижал. Я сказал только, что надо соблюдать порядок. — Митя подвигал бровями. — В авиации должны быть порядок и точность, — глубокомысленно добавил он, — на то она и авиация.
Он старался покончить поскорее со своими бутербродами и кофе, чтобы вместе с Зоей выйти из буфета. И действительно, у Мити получилось все точно. Когда Зоя отставила от себя пустую тарелку и собиралась уже встать, Митя допил кофе и тоже встал. Само собой получилось, что они вышли вместе. Уже спускаясь по лестнице, Митя спросил:
— Погуляем немножко в сквере?
Зойка нахмурила лоб, соображая:
— Завтра рано вставать.
— Минут двадцать, не больше.
— Ну, если минут двадцать…
Они пересекли асфальтированную дорожку и вышли в сквер с продолговатой клумбой посредине. Набирая высоту, с шумным треском проплыл в стороне красный, с белыми полосами вертолет. Зоя, запрокинув голову, стала смотреть ему вслед. Ее не так чтоб уж очень интересовал в этот момент вертолет, просто из какого-то девичьего каприза она остановилась посреди дороги и стала смотреть, зная, что Митя из вежливости вынужден тоже смотреть.
— МИ-2, — сказал Митя, — дальность полета — триста пятьдесят километров, восемь пассажиров, пилот.
Зоя ничего не ответила. Когда вертолет скрылся за деревьями, она пошла по скверу дальше.
— Отличная машина, — продолжал Митя насчет вертолета, — восемьсот лошадиных сил, двести километров в час — крейсерская скорость.
Зойка понимала, что невежливо с ее стороны не поддерживать разговор. Но ей не хотелось говорить о вертолетах.
— И все же романтика воздушных полетов уходит, — продолжал Митя, как на лекции. — Раньше, если человек улетал, на него бумаги разные заполняли, целая анкета. Лететь самолетом — событие, счастливчики ходили в героях.
— Вам, Митя, случайно вчера не исполнилось сто лет? — рассмеялась Зоя.
— Нет, мне еще далеко до сотни, — ответил серьезно Митя. — Но я читал в